— Значит, тот, кого мы ищем, мог очень хорошо устроиться в жизни?
— Вполне.
— Даже пробиться в верхушку общества.
— Нет, пути на государственные должности им, конечно, заказаны.
— Но он мог стать дельцом, частным предпринимателем. В общем, заработать достаточно денег, чтобы купить винтовку за полмиллиона. Но на кого он может охотиться?
— Это обязательно должно быть связано с его нацистским прошлым?
— Что-то подсказывает мне, что это так.
— И что же, он хочет отомстить кому-то?
— Разве это не естественно?
— Конечно, естественно. Многие норвежские нацисты считают, что именно они были настоящими патриотами в войну, что в тех условиях, которые сложились к сороковому году, они действовали во благо народа. И что когда мы судили их за измену, то это было беззаконие с нашей стороны.
— Ну и?..
Юль почесал за ухом.
— Ну-у. Судьи, которые выносили приговоры, уже давно умерли. И политики, которые требовали этого суда, — тоже. Кому мстить?
Харри вздохнул:
— Вы правы. Но я просто пытаюсь собрать головоломку из тех кусков, которые у меня есть.
Юль взглянул на часы.
— Обещаю подумать над этим, но, честное слово, не знаю, смогу ли вам помочь.
— Все равно, спасибо. — Харри встал, потом, вспомнив о чем-то, достал из кармана куртки несколько сколотых листков. — Я снял копии с допроса свидетеля в Йоханнесбурге. Может быть, это вам как-нибудь поможет?
Юль сказал «да», но покачал головой, как будто имел в виду «нет».
Когда Харри уже одевался в прихожей, он показал на фотографию молодого человека в белом халате:
— Это вы?
— Да, в середине прошлого века, — рассмеялся Юль. — Это я в Германии, до войны. Я должен был пойти по стопам отца и деда и изучать там медицину. Когда началась война, я уехал домой и первую книгу по истории прочел уже фактически в лесах. А потом было слишком поздно что-то менять: это стало как наркотик.
— Значит, вам расхотелось быть врачом?
— Это как посмотреть. Я хотел понять, как за одним человеком, его идеологией пошло столько людей. И может быть, найти лекарство от этого. — Он усмехнулся. — Я был очень, очень молод.
Эпизод 37
Отель «Континенталь», второй этаж, 1 марта 2000 года
— Как приятно, что можно вот так встретиться, — сказал Бернт Браннхёуг и поднял бокал.
Они чокнулись, и Эуд-Хильде улыбнулась советнику.
— И не только на работе. — Он так долго смотрел ей в глаза, что она отвела взгляд. Браннхёуг изучающе разглядывал ее. Не очень красивая: слишком грубые черты, несколько полновата. Но в ее повадке была кокетливая прелесть, а от полноты веяло юностью.
Утром она позвонила ему из своего кабинета и сказала, что они совершенно запутались в каком-то деле, но прежде чем она успела что-либо объяснить, он попросил ее зайти. А когда она зашла, сразу же сослался на то, что у него нет времени и что лучше обговорить это за обедом, после работы.
— И нам, госчиновникам, надо расслабляться.
Она решила, что это он насчет обеда.
Пока все идет хорошо. Администратор распорядился насчет столика для них. В зале не было ни одного знакомого ей лица.
— Так вот, вчера нам попалось довольно занятное дело, — сказала она, принимая от официанта салфетку. — К нам пришел пожилой мужчина и заявил, что мы должны ему крупную сумму денег. Мы — это МИД. Он потребовал почти два миллиона крон и предъявил письмо, которое он отправил в семидесятом.
Она посмотрела в потолок. «Ей нужно меньше краситься», — подумал Браннхёуг.
— И за что же мы ему должны?
— Он сказал, что служил во флоте. Это что-то, связанное с «Нортрашипом», — ему недоплатили жалованья.
— Да-да-да, кажется, я понимаю, о чем идет речь. Что он еще сказал?
— Что он больше не собирается ждать. Что мы обманываем его и других моряков. И что Бог покарает нас за наши грехи. Не знаю, пьяный он был или больной, но выглядел он ужасно. Еще он принес с собой письмо, подписанное в сорок четвертом норвежским генеральным консулом в Бомбее, который от лица норвежского государства гарантировал, что позже ему выплатят надбавку за риск, которому он подвергался за четыре года службы штурманом в норвежском торговом флоте. Если бы не то письмо, мы бы, конечно, просто выкинули его и не стали бы беспокоить вас по таким мелочам.
— Можешь приходить ко мне в кабинет в любое время, Эуд-Хильде, — сказал он и тут же почувствовал легкий страх: ее точно зовут Эуд-Хильде? — Бедняга, — добавил Браннхёуг и знаком велел принести еще вина. — Самое грустное в этом деле — что он бесспорно прав. «Нортрашип» создали, чтобы управлять той частью норвежского торгового флота, которая не перешла в руки немцев. У этой организации были как политические, так и коммерческие задачи. К примеру, британцы за право использовать норвежские корабли платили компании большую надбавку за риск. Но вместо того, чтобы платить непосредственно морякам, они переводили деньги в кассу пароходства. Речь идет о нескольких сотнях миллионов крон. Моряки пытались отсудить свои деньги, но проиграли дело в Верховном суде в пятьдесят четвертом. Только в семьдесят втором стортинг признал, что они имеют права на эти деньги.
— Этот человек, разумеется, никаких денег не получал. Потому что, по его словам, ходил в Желтом море и попадал под японские торпеды, а не под немецкие.
— А как он представился?
— Конрад Оснес. Секундочку, сейчас я покажу вам это письмо. Он оставил нам счет с процентами и процентами с процентов.
Она наклонилась над сумкой. Он посмотрел на ее дряблые плечи. Ей надо больше заниматься зарядкой, подумал Браннхёуг. Сбросить килограмма четыре, и Эуд-Хильде будет пышечкой, а не… толстухой.
— Ладно, — остановил ее Браннхёуг. — Мне необязательно смотреть на него. «Нортрашип» приписан к Министерству торговли.
Она подняла взгляд на него.
— Но он настаивает, что именно мы должны ему эти деньги. И дал нам двухнедельный срок, чтобы мы их ему отдали.
Браннхёут рассмеялся:
— Вот как? А что это он шестьдесят лет молчал, а тут вдруг заторопился?
— Он не говорил об этом. Только добавил, что, если мы ему не заплатим, это будет для нас чревато последствиями.
— Ну и ну. — Браннхёуг подождал, пока официант нальет им обоим вина, потом наклонился к Эуд-Хильде: — Терпеть не могу последствия, а ты?
Она неуверенно засмеялась.
Браннхёуг поднял бокал.
— Я все думаю, что делать с этим стариком, — сказала она.
— Забыть, — ответил он. — А я вот думаю о другом, Эуд-Хильде.