— Да. Только оно еще не готово и в некоторых местах перегорожено кучами песка. Но все ехали прямо через них, и я тоже проехал.
— Это как водится, — заметил Борк. — Вроде и не запрет, но и не разрешение. Ну разве можно не влюбиться в эту страну?
Сняв обувь, они вошли в дом. Холодный каменный пол сразу остудил босые ноги Харри. В комнате висели фотографии Фритьофа Нансена, Хенрика Ибсена и королевской семьи. На комоде стояло фото мальчика, улыбавшегося прямо в камеру. На вид ему можно было дать лет десять, под мышкой он держал футбольный мяч. На обеденном столе и на пианино были разложены бумаги и газеты, связанные в аккуратные пачки.
— Пытаюсь сложить архив собственной жизни, — пояснил Борк. — Разобраться, что к чему. — Он указал рукой на одну пачку. — Вот все бумаги, касающиеся бракоразводного процесса. Смотрю на них и стараюсь вспомнить, как все было.
Вошла девушка с подносом. Харри попробовал принесенный кофе и вопросительно взглянул на нее, обнаружив, что напиток просто ледяной.
— Вы женаты, Холе? — спросил Борк.
Харри покачал головой.
— Молодец. Держитесь от этого подальше. Рано или поздно ваши домочадцы захотят вас извести. У меня жена, которая меня разоряла, и взрослый сын, пытающийся делать то же самое. И я никак не могу понять, что я им такого сделал.
— Как вы здесь оказались? — спросил Харри, отхлебнув еще кофе. Пожалуй, даже приятного на вкус.
— Я работал здесь на Норвежское управление связи, когда оно строило пару станций для таиландских телефонных компаний. После третьей командировки я не вернулся домой.
— Решили остаться тут навсегда?
— Я уже развелся, а здесь у меня было все, что нужно. Некоторое время я тосковал по норвежскому лету, фьордам и горам — ну, вы понимаете. — Он кивнул на фотографии, словно те говорили сами за себя. — Потом я дважды приезжал в Норвегию и оба раза через неделю возвращался сюда. Не выдерживал, снова начинал скучать по Таиланду, едва моя нога ступала на норвежскую землю. И я понял, что мой дом — здесь.
— Чем же вы занимаетесь?
— Мне скоро на пенсию, а пока занимаюсь консалтингом в телефонной отрасли, работаю помаленьку. Я пробовал подсчитать, сколько мне еще осталось и сколько денег я успею за это время потратить. Чтобы этим грифам ни гроша не оставить. — Он засмеялся, махнув рукой в сторону пачки с бумагами о разводе, словно отгоняя от себя дурной запах.
— А что Уве Клипра? Почему он все еще здесь?
— Клипра-то? Думаю, его история похожа на мою. Никому из нас неохота возвращаться назад.
— У Клипры как раз наоборот: есть причины, чтобы не возвращаться.
— Понимаю, о чем вы, — сказал Борк. — Все это чепуха. Если бы Уве был замешан в чем-то подобном, я никогда не имел бы с ним никаких дел.
— Вы в этом уверены?
Глаза Борка сверкнули.
— Здесь было несколько норвежцев, которые приехали в Паттайю по нехорошим причинам. Вам известно, что я в своем роде патриарх норвежской колонии в Бангкоке, и мы ощущаем ответственность за поведение наших соотечественников. Большинство из нас люди приличные, и мы делаем все как полагается. Но эти чертовы педофилы так подпортили репутацию Паттайи, что многие норвежцы начали врать, будто живут в других районах — в Наклуа или Джомтьене.
— «Как полагается» — это как?
— Двум педофилам пришлось уехать отсюда домой, а один так и пропал.
— Может, он выпал из окна? — предположил Харри.
Борк оглушительно захохотал:
— Нет, так далеко мы не заходим. Думаю, в местную полицию позвонил аноним и сообщил информацию по-тайски с нурланнским акцентом.
Харри усмехнулся.
— Ваш сын? — кивнул он на комод.
Борк, слегка нахмурившись, кивнул.
— Славный парень!
— Был когда-то.
Борк грустно улыбнулся и повторил:
— Был.
Харри взглянул на часы. Поездка сюда из Бангкока заняла почти три часа, но ехал-то он еле-еле, пока не освоился на дороге уже на последних милях. Надо бы вернуться в начале третьего. Он достал из папки три снимка и разложил их на столе. Лёкен увеличил их, чтобы кадры выглядели еще более шокирующими.
— Мы думаем, что Уве Клипра скрывается в окрестностях Бангкока. Вы поможете нам?
Глава 44
Голос Сестрёныша в телефонной трубке звучал радостно. Она встретила парня, его зовут Андерс. Он только что тоже переехал в Согн и младше ее на год.
— И он тоже носит очки. Но они его не портят, он просто красавец.
Харри засмеялся, представив себе Сестрёныша и ее нового Эйнштейна.
— Он совсем сумасшедший. Считает, что нам надо будет завести детей. Только подумай!
Харри подумал и решил, что теперь разговаривать будет все труднее и труднее. Но сейчас он был счастлив, что его Сестрёныш довольна.
— А почему ты грустный? — спросила она без всякого перехода.
— Разве я грустный? — удивился Харри, прекрасно сознавая, что она чувствует его настроение лучше его самого.
— Да, ты чем-то огорчен. Это из-за той шведки?
— Нет, не из-за Биргитты. Меня действительно кое-что огорчает, но вскоре все наладится. Я все устрою.
— Вот и здорово.
Возникла пауза. Сестрёныш молчала. Харри решил было, что пора прощаться.
— Знаешь, Харри…
— Что, Сестрёныш?
Она помолчала.
— Как ты думаешь, мы можем забыть о том, что случилось?
— О чем?
— Ну, о том происшествии, с тем человеком. Мы с Андерсом… нам так хорошо вдвоем. И мне больше не хочется вспоминать о прошлом.
Харри умолк, затаив дыхание.
— Он тебя порезал, Сестрёныш.
В трубке раздались рыдания.
— Знаю. Не надо мне повторять. Я не хочу больше думать об этом.
Она продолжала всхлипывать, и Харри почувствовал, как у него сжалось сердце.
— Ну, пожалуйста, Харри!
Он стиснул телефонную трубку.
— Не думай об этом. Не думай, Сестрёныш. Все будет хорошо.
Они лежали в высоких зарослях тростника почти два часа, ожидая сумерек. В ста метрах от них, на окраине рощицы, стоял небольшой дом, выстроенный в традиционном тайском стиле, из дерева и бамбука, с открытым патио посередине. Ворот не было, к входной двери вела гравийная дорожка. Перед входом находилось что-то вроде разноцветной птичьей клетки на столбике. Это был пхра пхум, домик духов, защищающий жилище от злых сил.
— Хозяин строит такой отдельный домик для злых духов, чтобы они не поселились в его собственном доме, — пояснила Лиз и потянулась. — Он обязан жертвовать им еду, курево и все такое прочее, чтобы они не разгневались.