Все обернулись. Харри увидел огромного, будто надутого насосом и готового в любую секунду лопнуть, человека с маленькой темной головой с черными кудряшками и миниатюрными черными очками.
– Хесус Маргес, лучшие уши отдела, – отрекомендовал Маккормак, – и пока не совсем слепой.
– Разве что самую малость. – Маргес поправил очки. – Что у вас тут?
Лебье снова прокрутил пленку. Маргес слушал, закрыв глаза.
– Помещение. Кирпичные стены. И стекло. Никакой звукоизоляции. Ни штор, ни занавесок. Люди, молодые люди обоих полов, очевидно, семьи с маленькими детьми.
– Как можно все это различить в таком шуме? – скептически спросил Уодкинс.
Маргес вздохнул. Очевидно, с недоверием он сталкивался не впервые.
– Вы знаете, какой потрясающий инструмент – ухо, – ответил он. – Оно различает более миллиона вибраций. Один миллион. А любой звук состоит из десятка различных частот. То есть выбор расширяется до десяти миллионов. Средний разговорник – всего около ста тысяч статей. А выбор – десять миллионов. Остальное – тренировка.
– А что это за звук – постоянно на заднем плане? – спросил Харри.
– Тот, что между 100 и 120 герцами? Сразу и не скажешь. Можно в студии отфильтровать остальные и выделить именно этот, но уйдет время.
– А времени нет, – заметил Маккормак.
– А как он смог узнать Харри, если Харри молчал? – поинтересовался Лебье. – Интуиция?
Маргес снял очки и с отсутствующим видом стал их протирать.
– То, что мы так просто зовем интуицией, друг мой, всегда подкрепляется нашими ощущениями. Но эти ощущения могут быть такими неуловимыми, что мы почти их не замечаем. Как перышко под носом, когда спишь. Мы не можем понять, какие ассоциации они вызывают. И тогда зовем это интуицией. Может, он узнал то, как… э-э, Харри дышал?
– Я задержал дыхание, – ответил Харри.
– А ты ему звонил отсюда раньше? Может, акустика? Фон? Человек очень хорошо чувствует звуки. Намного лучше, чем он сам обычно думает.
– Раньше? Звонил… один раз… – Харри посмотрел на старый вентилятор. – Конечно, как я об этом не подумал.
– Хм, – сказал Хесус Маргес. – Такое чувство, что вы охотитесь за очень крупной дичью. Какое вознаграждение?
– Я там был, – продолжал Харри, широкими глазами глядя на вентилятор. – Конечно. Вот почему звуки показались мне знакомыми. И это бульканье… – Он повернулся к остальным: – Сиднейский аквариум!
– Хм… – Маргес поднял очки на свет. – Интересная мысль. Я и сам там бывал. Такой всплеск может, к примеру, быть от хвоста очень большого морского крокодила.
Когда он оторвал взгляд от очков, в комнате, кроме него, никого не было.
Семь часов.
Обычно на коротком отрезке от участка до бухты Дарлинг кипела жизнь, но сейчас из-за бури там не было ни людей, ни машин. Но Лебье все равно позаботился о мигалке, что уберегло одного случайного пешехода от попадания под колеса и пару встречных водителей – от столкновения. На заднем сиденье Уодкинс тихо чертыхался на свой обычный манер, на переднем – Маккормак звонил в аквариум, чтобы предупредить о предстоящем задержании.
Они свернули на площадь перед аквариумом. Ветер трепал флаги над бухтой, на пристань обрушивались волны. На месте уже стояло несколько полицейских машин, выходы были перекрыты.
Маккормак отдавал последние распоряжения:
– Юн, раздаешь нашим фотографии Тувумбы. Уодкинс, идешь со мной в комнату охраны. Лебье, Харри, начинаете искать. Через несколько минут аквариум закроется. Вот рации. Сразу же микрофон в ухо, другой – на лацкан пиджака. Проверьте, чтобы все было исправно. Будем держать с вами связь с поста охраны, ясно?
Едва Харри вышел из машины, его чуть не сбило ветром с ног. Согнувшись в три погибели, они добрались до места.
– По счастью, сегодня тут не так много народу, – заметил Маккормак. После небольшой пробежки у него уже была одышка. – Из-за погоды, наверное. Если он здесь, мы его найдем.
Их встретил начальник охраны. Потом он ушел вместе с Маккормаком и Уодкинсом. Харри и Лебье проверили связь и, миновав кассы, направились в людный коридор.
Харри нащупал под одеждой пистолет. Сейчас, при свете и с людьми, аквариум выглядел совсем иначе. Казалось, они с Биргиттой были здесь давным-давно, в какой-то другой эпохе.
Он старался об этом не думать.
– Мы на месте, – уверенный голос Маккормака успокаивал. – Сейчас изучаем камеры. Кстати, мы вас видим. Продолжайте движение.
Коридоры аквариума описывали круг и приводили посетителей обратно к входу. Лебье и Харри пошли против людского потока, чтобы видеть лица встречных. Харри чувствовал, как бешено колотится сердце, как пересохло во рту, как потеют ладони. Вокруг гудела иностранная речь, и Харри казалось, что он очутился в бурном водовороте людей разных рас и национальностей. Они шли через подводный туннель, где Харри и Биргитта вместе провели ночь. Дети, прижавшись носами к стеклу, смотрели на размеренную жизнь подводного мира.
– This place gives те the creeps
[110]
, – вполголоса сказал Лебье и сунул руку за пазуху.
– Только здесь, пожалуйста, не стреляй, – попросил Харри. – Не хочу, чтобы здесь оказалась половина бухты Джексона и десяток белых акул.
– Don’t worry
[111]
, – успокоил Лебье.
Они вернулись к входу с другой стороны. Людей почти не осталось. Харри выругался.
– Впускать посетителей перестали в семь, – сказал Лебье. – Теперь будут только выпускать.
Заговорил Маккормак:
– Кажется, птичка улетела, ребята. Возвращайтесь на пост охраны.
– Погоди здесь, – сказал Харри коллеге.
Рядом с кассой стоял знакомый человек в форме. Харри вцепился ему в плечо:
– Привет, Бен, помнишь меня? Я приходил с Биргиттой.
Бен обернулся и посмотрел на взволнованного белобрысого парня.
– Как же! – ответил он. – Харри! Так ты вернулся? Неудивительно! Как там Биргитта?
Харри сглотнул.
– Послушай, Бен. Я из полиции. Ты, наверное, слышал, мы ищем опасного преступника. Еще не нашли, но чувствую, он еще здесь. Бен, ты знаешь аквариум лучше всех – где он мог спрятаться?
Бен наморщил лоб:
– Ну-у… Ты знаешь, где мы держим нашу Матильду? Морского крокодила?
– Говори!
– Между маленьким рохлей-скатом и большой морской черепахой. То есть мы ее туда перевели и готовим заводь, чтобы получить еще пару крокодильчи…