– Evening
[44]
, – словно точильным камнем по косе лязгнул он.
– Tonic, по gin
[45]
. – Харри выложил десять долларов и попросил оставить сдачу себе.
– Для чаевых многовато, а для взятки – маловато. – Барроуз помахал купюрой. – Полицейский?
– Так заметно? – спросил Харри озадаченно.
– Да, хотя говоришь ты, как турист.
Барроуз положил перед ним сдачу и отвернулся.
– Я друг Эндрю Кенсингтона, – сказал Харри.
Барроуз мгновенно повернулся и быстренько сгреб сдачу.
– Что ж ты сразу не сказал? – пробормотал он.
Барроуз не смог припомнить, слышал ли он что-нибудь об Ингер Холтер. Харри это и так было известно – выяснил уже после разговора с Эндрю. Но, как говорил его старый учитель Симонсен по прозвищу Прострел из полиции Осло, «лучше спрашивать сразу и много».
Харри оглядел помещение.
– Что у вас тут бывает?
– Гриль на шпажках и греческий салат, – ответил Барроуз. – Блюдо дня, семь долларов.
– Простите, неточно выразился, – поправился Харри. – Я имел в виду: что за люди здесь бывают? Что за посетители?
– Уровень ниже среднего, – невесело улыбнулся Барроуз, и эта улыбка лучше, чем что-либо еще, говорила о том, во что превратилась мечта о собственном баре.
– А там сидят завсегдатаи? – Харри кивнул на пятерых парней, попивающих пиво в темном углу.
– Да, конечно. Здесь в основном завсегдатаи. От особого наплыва туристов мы не страдаем.
– Вы не против, если я задам вашим гостям пару вопросов? – спросил Харри.
Барроуз замялся:
– Эти ребята – не из примерных маменькиных сынков. Не знаю, как они зарабатывают себе на пиво, и спрашивать не собираюсь. Но с девяти до четырех они не работают, скажем так.
– Но ведь им тоже не нравится, когда поблизости насилуют и душат девушек? Даже если они сами не всегда блюдут закон. Разве такие преступления не отпугивают народ и не вредят делам, чем бы вы не торговали?
Барроуз начал нервно протирать стакан.
– На твоем месте я бы все-таки поостерегся.
Харри кивнул и медленно пошел к столику в углу, чтобы его успели разглядеть. Один из парней встал и скрестил руки, так что на мускулистом предплечье стала видна татуировка.
– Столик занят, blondie
[46]
. – Голос был хриплый, словно ветер гудел в трубе.
– У меня есть вопрос… – начал Харри, но тот покачал головой. – Только один. Кто-нибудь знает этого человека, Эванса Уайта?
Харри достал фотографию.
До этого те двое, кто сидел к нему лицом, едва окинули его безразличным, даже беззлобным взглядом. Но, когда прозвучала фамилия Уайта, в их глазах загорелся интерес. Харри заметил, что заерзали и те двое, что сидели к нему спиной.
– Никогда о нем не слышал, – ответил хриплый. – У нас тут личный… разговор, мистер. Всего хорошего.
– Думаю, не насчет веществ, запрещенных австралийскими законами? – осведомился Харри.
Долгая пауза. Опасная тактика. На голую провокацию идет только тот, у кого есть либо надежная поддержка, либо пути к отступлению. У Харри не было ни того, ни другого. Просто он подумал, что пора уже действовать.
Один затылок стал подниматься. Выше и выше. Он почти уперся в потолок, потом верзила повернулся к Харри лицом – рябым и страшным. Прямые усы, свисавшие с уголков рта, подчеркивали восточный облик громилы.
– Чингисхан! Рад тебя видеть! Я-то думал, ты умер! – выпалил Харри и протянул руку.
Хан открыл рот:
– Ты кто?
Его бас прозвучал предсмертным хрипом – любая группа, выступающая в стиле death metal, продала бы душу за такого вокалиста.
– Я полицейский и не думаю…
– Ай-ди, – бросил Хан откуда-то из-под потолка.
– Pardon?
– The badge
[47]
.
Харри понял, что ситуация требует от него не просто пластиковой карточки с фотографией из полиции Осло.
– Тебе говорили, что голос у тебя, как у мертвеца или у вокалиста «Сепультуры», как его там?..
Харри приложил палец к подбородку и сделал вид, будто пытается вспомнить. Хриплый уже вышел из-за стола. Харри ткнул в него пальцем:
– А ты, часом, не Род Стюарт? Так вы тут сидите и обдумываете «Live Aid II», и…
Кулак угодил ему прямо в зубы. Харри покачнулся, но устоял на ногах и поднес руку ко рту.
– Я так понимаю, вы не верите, что у меня как у комика большое будущее? – спросил Харри, глядя на пальцы. Кровь, слюна и еще что-то мягкое, белое, может, пульпа? – Разве пульпа не красная? Ну, пульпа – мягкая внутренность зуба, знаете? – спросил он «Рода», показывая ему ладонь.
«Род» скептически посмотрел на Харри, потом наклонился и внимательно изучил белые осколки.
– Это зубная кость, которая под эмалью, – сказал он. – Мой старик – дантист, – объяснил он остальным. Потом на шаг отступил и ударил еще раз.
На мгновение у Харри потемнело в глазах, но, когда просветлело, он обнаружил, что по-прежнему стоит на ногах.
– Посмотри-ка, нет ли теперь пульпы? – поинтересовался «Род».
Харри знал, что поступает глупо; жизненный опыт вкупе со здравым смыслом тоже считали, что это глупо; работающая еще челюсть могла подтвердить, что даже очень глупо; но вот правая рука посчитала, что это великолепная идея, а в тот момент решение было за ней. Она двинула «Рода» по подбородку, Харри услышал клацанье зубов и увидел, как «Род» отступил на два шага, – верный признак того, что удар был точным и увесистым.
Такой удар через челюсть напрямую достигает мозжечка (то есть «малого мозга» – название, которое, по мнению Харри, в данном случае подходило как нельзя лучше), где волнообразное движение порождает ряд мелких коротких замыканий, а также, если человек здоров, влечет за собой моментальную потерю сознания и/или различные мозговые травмы. В случае «Рода» казалось, будто мозг никак не может решить, что ему предпочесть: полное отключение или кратковременное сотрясение.
Коллега Чингисхан решил не дожидаться его решения и, подняв Харри за грудки на высоту своих плеч, бросил его, как грузчики бросают мешки с мукой. Парочка, которая как раз ела блюдо дня за семь долларов, получила бесплатное приложение в виде Харри и поспешила убраться, когда он спиной грохнулся на их столик. «Господи, надеюсь, я скоро потеряю сознание», – подумал Харри, почувствовав боль и увидев надвигающегося Хана.