Хью кивнул, подумав при этом, что у Изабеллы прекраснейшие в мире глаза. Не голубые, как у ее матери, а загадочные золотисто-зеленые, словно темный лесной пруд в бликах солнечного света. Не в силах сдержаться, он коснулся губами ее губ.
Белли отшатнулась, глаза ее потемнели — отчасти от гнева, отчасти от удивления.
— Зачем ты это сделал, милорд? — грозно спросила она.
— Я скрепил нашу сделку поцелуем, красавица моя, — серьезно объяснил Хью.
— А что, это принято?
— Разве тебя никогда прежде не целовали? — ответил он вопросом на вопрос, уже зная заранее, что она скажет.
— Кто здесь мог бы целовать меня, сэр, и кому бы это понадобилось? — раздраженно ответила Изабелла. — Я же не смешливая крестьянская девка. Мой отец поцеловал мать на моих глазах только однажды, когда отправлялся в крестовый поход с герцогом Робертом.
— Поцелуи — это старая добрая игра, — сказал Хью с шаловливой улыбкой. — Мой дед любил застать бабку врасплох и оделить ее поцелуем. Если мы станем целоваться чаще, красавица моя, то лучше узнаем друг друга.
— Ты смеешься надо мной, — возмутилась Белли. — А я этого не люблю, милорд. Не вижу никакой пользы в том, чтобы тереться друг о друга губами.
Хью усмехнулся.
— Ты молода и невинна, красавица моя, — с нежностью сказал он. — Со временем я покажу тебе, как полезно уметь искусно целоваться. Кроме того, супругам позволено целоваться в любое время и так часто, как им только захочется.
— Мы еще не женаты, — угрюмо отозвалась Изабелла.
Но тут у нее перехватило дыхание, потому что Хью прижал ее к себе, стиснув в объятиях.
— Мы поженимся очень скоро, красавица моя, — сказал он, положив свободную руку ей на затылок. — Закрой глаза, — произнес он. — Тебе будет лучше с закрытыми глазами, дорогая.
«Почему я подчиняюсь такому дурацкому требованию?»— удивленно подумала Изабелла, опустив темные ресницы на матово-бледные щеки. Теплые губы Хью крепко прижались к ее губам, и по ее позвоночнику пробежала дрожь удовольствия. Изабелла была потрясена.
Она отпрянула, озадаченная и взволнованная.
— В чем дело? — спросил он.
— Я почувствовала… — На мгновение Белли задумалась. — Наслаждение, — наконец решилась она. — Да. Твой поцелуй доставил мне наслаждение, милорд.
— Значит, я добился своей цели, красавица моя. Поцелуй и должен доставлять наслаждение, — объяснил Хью.
— А что бывает после поцелуя? — спросила девушка, — Поцелуи приносят больше ощущений, чем ты испытала сейчас, — тихо ответил Хью, осторожно проведя указательным пальцем по ее изящно очерченному носу. — Со временем мы все это испробуем, но сейчас, мне кажется, тебе лучше отправляться в постель, красавица моя. Твоя мать обеспокоится, куда ты пропала, а я не хочу волновать ее. — И Хью разжал объятия.
Сначала Изабелла не была уверена, послушаются ли ноги, но в конце концов ей удалось присесть в вежливом реверансе, повернуться, пересечь зад и пройти в двери своей спальни.
В комнате было темно. Белли осторожно пробралась между тюфяком и складной кроватью, на которой похрапывали ее служанка Агнесса и служанка ее матери Ида.
Поскольку леди Алетта освободила хозяйские покои. Изабелле приходилось теперь спать с ней в одной постели. Она решительно нигде не могла найти уединения. Быть может, выйти замуж стоило хотя бы для того, чтобы после свадьбы Хью Фоконье выделил ей часть господских покоев, где гораздо просторнее и куда меньше народу, чем в этой тесной спаленке. Добравшись до кровати, она села на свободный край, чтобы снять мягкие домашние туфли. Привстав, она развязала пояс и бросила его на стул, стоявший у кровати. Потом она сняла тунику и юбку, положив их поверх пояса, и легла в кровать радом с матерью.
— Я выйду за него замуж, — тихо сообщила она матери, которая еще не успела заснуть.
— Почему? — с любопытством спросила Алетта. — Он обыграл тебя в шахматы и завоевал уважение, Изабелла?
— Я выиграла первую партию, он — вторую. Мы побеседовали. Он не будет вести себя, как отец, мадам. Он согласился подписать документ. Он хочет, чтобы я научилась читать и писать. Священник поможет мне, — сказала девушка. — Кроме того, ты же сама говорила, что у меня нет выбора. Так распорядился король, а Хью Фоконье служит королю. Могу ли я проявить непокорность?
Алетта ощутила, как все ее тело потихоньку расслабляется и напряжение последних дней покидает ее.
— Когда? — спросила она. — Он сказал, когда вы сыграете свадьбу?
Изабелла пожала плечами в темноте:
— Пусть сам решает, мадам. Мне все равно. — Она свернулась клубочком, желая показать матери, что разговор окончен.
Алетта испытывала огромное облегчение. Она размышляла, что именно заставило Изабеллу изменить свое первоначальное решение. «Он согласился подписать документ».
Что хотела сказать этим Изабелла? Как мог какой-то документ склонить ее своевольную дочь к послушанию? О Пресвятая Богоматерь! Она же собиралась поговорить с Изабеллой о… об этом! Нельзя же допустить, чтобы девушка вступила в брак, не зная, что за этим последует! Что ее ожидает!
Алетта мысленно вернулась к своей первой брачной ночи и вздрогнула. Роберт де Манвиль был ей практически чужим человеком: просто сосед ее дяди. За всю жизнь она видела его всего раз пять-шесть. По возрасту он годился ей в отцы, а его прекрасная горделивая жена была предметом зависти всех мужчин на двадцать миль в округе. Потом ее тетушка однажды сказала, что бедный сэр Роберт овдовел.
Через несколько месяцев дядя пришел к ней и сказал, что их соседу нужна новая жена. Что он согласен взять в жены Алетту, невзирая на ее скудное приданое.
— Но почему меня, дядя Хьюберт? — наивно спросила девушка. — Ведь сэр Роберт может найти куда более знатную жену, чем я.
— Верно, — согласился дядя, — но ему надо жениться как можно скорее. Его сыновьям-озорникам срочно нужна мать. Кроме того, сэр Роберт хочет еще детей: ведь у леди Сибиллы было хрупкое здоровье, и она не могла больше рожать. Ты хорошая, сильная девушка, Алетта. Ты прекрасно ему подойдешь.
Тема была исчерпана. У Алетты не оставалось выбора.
Она не знала одного: ни одна другая семья не выдала бы замуж свою дочь за Роберта де Манвиля. Он отличался жестоким нравом. Он обожал свою покойную жену. После Сибиллы де Манвиль ни одна женщина не смогла бы устроить его в полной мере, будь она самой богатой и красивой. Но Хьюберт д'Омон увидел прекрасную возможность связать свою семью с более знатным родом. Он даже выдал бы за де Манвиля свою родную незамужнюю дочь, но ей было всего десять лет, она еще не вошла в возраст и не могла рожать детей. Оставалась племянница. И Хьюберт с удовольствием принес ее в жертву своему честолюбию.
За час до того, как ее привели к священнику, который должен был обвенчать ее с Робертом де Манвилем, к Алетте пришла ее тетя Элиза.