— Невежество лучше всего не прощать, а исправлять, — сухо ответила Розамунда.
Некоторые дамы возмущенно заохали, но леди Перси рассмеялась:
— Хорошо сказано, Розамунда Болтон!
— Неплохое начало, — пробормотала Инее, — но, думаю, вы нажили врага в лице Гертруды Блант. Все же она не настолько знатна или имеет вес, и, кроме Того, очевидно, что леди Перси вас поддерживает.
Вот так Розамунда и вошла в круг дам. Два дня спустя двор, ко всеобщему облегчению, покинул Вестминстер, и барки поплыли вверх по реке, в Ричмонд.
Пока остальные леди сражались за места, Розамунда предложила Инее и ее служанке сесть в свою маленькую барку. Инее была счастлива, что ей не придется тесниться в переполненном суденышке.
— У вас собственная барка? — удивлялась она.
— Подарок моего кузена Томаса. Он считает, что, пока я живу при дворе, у меня должен быть собственный транспорт, — объяснила Розамунда, когда четыре женщины уселись в тесной каюте.
День выдался холодным, небо затягивали серые, грозившие дождем тучи. Но в каюте было тепло, потому что под скамьями, в небольших плоских жаровнях, горели уголья. Двое гребцов напрягали мышцы, борясь с наступавшим приливом и стараясь не отстать от других судов. Когда они добрались до Ричмонда, Розамунда впервые за семь лет увидела короля и была поистине потрясена. Генрих Тюдор очень изменился и показался ей красивейшим из всех знакомых мужчин.
Теперь его рост составлял шесть футов четыре дюйма, Волосы цвета червонного золота словно сверкали в этот пасмурный день. Раньше она не замечала этого, ибо почти не замечала самого Генриха. Что ж, тогда он был совсем мальчишкой, а она невестой, старше его на три года. Теперь же юнец стал мужчиной. И каким!
Она залилась краской, смущенная дерзостью собственных мыслей.
Он повернулся, глядя на приближавшиеся барки, и она могла бы поклясться, что на кратчайшее мгновение голубые глаза встретились с янтарными. Но он тут же отвернулся, смеясь над какой-то шуткой своих придворных.
— Мы не сможем участвовать в рождественских праздниках, — печально заметила Инее, — но как только наша госпожа благополучно разрешится, двор и страна будут ликовать.
— Мой муж умер несколько месяцев назад, — вздохнула Розамунда, — так что мне не до веселья, хотя во Фрайарсгейте ради девочек устроят пир. Все же и там Рождество пройдет тихо и скромно, потому что отец малышек в могиле, а мать далеко.
— А я на Рождество вернусь в Лондон, чтобы побыть с мужем. Он служит в посольстве и, конечно, тоскует по Испании, но, как и я, считает, что мы должны оставаться верны королеве Екатерине.
— Вы старше сестры? — поинтересовалась Розамунда.
— На два года. Мои родители смогли дать приданое одной дочери и выбрали меня, посчитав, что о Марии позаботится принцесса. Однажды так оно и будет. Говорят, что лорд Уиллоуби собирается ухаживать за ней, но пока что не просил разрешения ни у королевы, ни у Марии.
Дни летели быстро. Настало Рождество, и королева со своими придворными дамами посетила первую мессу, которую служил ее исповедник, отец Диего, в личной часовне ее величества. Розамунда слышала, что священник имеет репутацию распутника и многие дамы тайком вздыхают по нему. Говорили также, что он тащил в постель любую, кто был готов провести ночку с красавцем в сутане. Поэтому Розамунда держалась в глубине церкви, низко опустив голову. Она вовсе не хотела привлечь внимание скандально известного священника.
Прошли праздники святого Стефана и День избиения младенцев. Тридцать первого декабря у королевы начались роды.
В покоях поднялась невероятная суета. Женщины сновали туда-сюда и возбужденно щебетали. Послали за врачом и повитухами, и те не замедлили явиться. Уведомили короля. Он оставался в парадном зале дворца и пил со своими компаньонами в ожидании рождения наследника. Ведь он столько молился! Совершил паломничество к Богородице Уолсингемской и собирался туда еще раз. Все твердили, что, судя по выдававшемуся вперед животу, Екатерина носит сына. И несмотря на неприятности, которые пережила королева, узнав о его романе с сестрой герцога Бекингема, она все же не потеряла ребенка, хотя такая опасность существовала, если принять в расчет ее деликатное и хрупкое сложение. Придворные уверяли Генриха Тюдора, будто это еще один верный признак того, что королева носит сына.
Много лет назад Достопочтенная Маргарет самолично установила правила появления на свет отпрыска королевского рода. Розамунда искренне поражалась их сложности. Комната, в которой рожала королева, была сверху донизу, вместе с потолком, завешана прекрасными шпалерами, изображавшими исключительно радостные библейские сцены, чтобы не расстроить ни мать, ни младенца. Только одно окно оставалось открытым, чтобы в комнату попадал свежий воздух. Полы устилали толстые турецкие ковры. Когда все было сделано, в помещение внесли большую кровать из резного дуба, в которой ее величеству позднее предстояло принять супруга. По стенам расселись приглашенные.
— Никогда раньше не видела такой кровати, — прошептала Розамунда Инее.
— Потому что она одна в своем роде, — пояснила та. — Поверх набитого шерстью матраца положили перину. Простыни — из тончайшего батиста, а их края вышиты монахинями с острова Мадейра. Валики и подушки набиты пухом.
Покрывало — из алого бархата, отороченного горностаем, вышитое золотыми коронами и гербами королевы. Такой же узор и на балдахине, и на прикроватных занавесях, хотя они сшиты не из бархата, а из атласа и отделаны золотисто-голубой с красновато-коричневым оборкой. Видите алую шпалеру на буфете и крестильную купель, на случай если ребенок родится слабым и потребуется немедленно его окрестить?
— Не дай Бог! — воскликнула Розамунда, осеняя себя крестом и вспомнив о своем маленьком сыне.
Инее кивнула и тоже перекрестилась.
— И разумеется, — добавила она, — в конце комнаты воздвигнут маленький алтарь, чтобы королева могла молиться.
— А где родильный стул? — полюбопытствовала Розамунда.
— Здесь, при дворе, мы называем его стулом стенаний.
Таковой, конечно, есть, но, подозреваю, королева им не воспользуется. Поза, в которой женщина сидит на стуле, непристойна, а королева превыше всего ценит достоинство.
— В родах вообще нет ничего величественного, — покачала головой Розамунда, подумав о своем родильном стуле.
Мейбл хлопотала вокруг нее, а Оуэн держал за руку, несмотря на все попытки Мейбл прогнать его из комнаты.
Рядом бродили кошки и терлись боками о ее ноги, словно выражая сочувствие. Собаки лежали у огня и тихо ворчали.
До чего же не похожа эта простая обстановка на душную, затянутую алым комнату, где королева Англии корчилась в муках, рожая свое дитя.
Как и предсказывала Инее, королева не воспользовалась родильным стулом. Скромно одетая в сорочку тонкого голландского полотна и двойные нижние юбки, она лежала на тюфяке, рядом с гигантской кроватью, окруженная дамами, что давало некоторую иллюзию уединения. Церковь запрещала давать роженицам обезболивающие настои, но из Вестминстерского аббатства принесли пояс Святой Девы и святые мощи, которые, по преданию, облегчают боли при родах, и Екатерина утверждала, что они ей тоже помогли, и благодарила Господа за милость.