— Здорово, Бор! — заявил этот здоровяк в ливрее. — Как жизнь молодая? Я и не видал, как ты вошел.
— Да я с Конти просочился, — пояснил Бобо, совершая замысловатый ритуал приветствия, состоящий из ряда рукопожатий и ударов ладонью о ладонь собеседника. — Увидишь толпу — обойди.
— Сказано — как отрезано! — И швейцар запрокинул голову, расхохотавшись от всей души.
— А как там твоя красавица?
— Эта моя змея? Да все лютует, правду тебе говорю!
— Э-э-э… Мистер Будро, — вмешалась Элизабет, — мне не хотелось бы вас прерывать, но…
— Сей момент, голубка! — заявил Будро, воздев к небу палец. — Слышь, Вилли? Ты не видел, отсюда недавно такая ласточка выходила? С зелеными волосами?
— Такую не проглядишь, — кивнул швейцар. — Ушла с какими-то ребятами по Бурбон, в сторону Сент-Энн. Наверно, ищут, где бы оттянуться.
И швейцар лениво махнул рукой, указывая направление.
— Спасибо, старина. — Бобо занес руку для прощального удара ладонью о ладонь. — Ладно, надо двигать. Скажи своей мадам, что Бобо привет передает, хорошо?
— Пока, Бор! — помахал швейцар рукой… и, вмиг окаменев лицом, вернулся к своим обязанностям.
— Извиняюсь за задержку, — сказал Борей и, взяв Элизабет под локоть, повлек ее по улице. — Я думал, стоит потратить время, чтобы узнать, в той ли стороне мы ищем.
Так началась одна из самых странных и запоминающихся пеших прогулок в жизни Элизабет.
Прославленная на весь мир Бурбон-стрит в эти часы была закрыта для транспорта — и слава Богу, поскольку вся она кишела пешеходами. Вначале у Элизабет чуть разум не помрачился от калейдоскопической пестроты шумов, мелодий и огней.
— Абсолютно бесплатный вход! Никаких обязательных порций!
— …и завтра будет хорошо мне, как сейчас мне хорошо!
— Подайте на тяжелую жизнь!
— О-о-о, цыпа! Ну ты и цыпа!
— …А ну не трожь!
— «Лаки-доги»!
[1]
Эй, кто проголодался — «Лаки-доги»! Налетай не зевай!
Правда, спустя несколько минут Элизабет начала различать в этом хаосе некое подобие закономерностей.
Большую часть толпы составляли туристы. Они ходили парами или группами. На груди у них, точно удостоверения личности, висели фотоаппараты или видеокамеры. Некоторые щеголяли в костюмах-тройках — ясное дело, участники какого-нибудь съезда стоматологов или торговцев подшипниками, но большинство было одето в неформальную униформу: шорты, новехонькие футболки с символикой Нового Орлеана (надписи варьировались от просто идиотских до идиотски-похабных) и невероятно нелепые (Элизабет в жизни таких не видывала) головные уборы. Двигались эти люди неспешно, часто останавливались, чтобы заглянуть в витрины, послушать музыку, гремящую из дверей баров, или заснять друг друга на фоне табличек с названиями улиц, малолетних чечеточников или просто мусорных контейнеров.
— Танцы на столах! Знаменитые на весь свет артистки любви! За вход не берем ни цента!
— Лангусты! Лучший повар на весь Квартал!
— …Ах вот ты как? Ну так иди давай, прыгни в реку, чего стоишь…
— …Со льда! Кока-кола со льда, со льда! Берем, не проходим!
На протяжении нескольких кварталов, если отсчитывать от перекрестка с Конти, им попалось по крайней мере восемь баров с живой музыкой, еще восемь с «неживой», шесть заведений, где предлагались экзотические танцы и прочие услады («вымойте девушку, которая вам приглянется!»), больше дюжины сувенирных лавок, где торговали масками и боа, кофе и смесью для бейне
[2]
в желтых банках, острым соусом (со списком медицинских противопоказаний на бутылочках), бусами всех цветов радуги и извечными безвкусными футболками. И в каждой лавчонке толпились туристы.
Подняв голову, Элизабет обнаружила, что балконы второго и третьего этажей гнутся под тяжестью народа: там стояли, размахивая пластмассовыми стаканчиками с пивом, гуляки. Из толпы внизу их окликали, а женщинам на балконах еще и бросали нитки бус. Одна раскрасневшаяся от удовольствия девушка лет двадцати трех, набрав тяжелую связку бус, задрала свою футболку аж до самой шеи. Под футболкой у нее ровно ничего не было. Толпа ликующе взревела. Такой простоты нравов Элизабет от Нового Орлеана даже не ожидала.
Больше всего этот район города походил на заброшенный увеселительный парк. Асфальт весь в выбоинах и трещинах, облупленные стены, кружево кованых решеток, покрашенных в неяркие цвета. Взгляд то и дело натыкался на людей с щитами, где значилось: «Читаю судьбу по глазам!», «Пиво розливное — 1 долл.», «Апокалипсис не за горами!». Стены домов удивляли яркими красками: были они лимонные и сиреневые, мшисто-зеленые и пламенно-алые. Дома хвалились, точно орденами, медными или керамическими табличками, где указывалось их название, имена владельцев, предназначение и так далее; иногда эта история уходила в прошлое лет на двести. По количеству и качеству информации на улицах Новый Орлеан намного опередил Лондон, где до сих пор, хотя Вторая мировая давно кончилась, отцы города точно стремились запутать гитлеровских десантников.
Но не из одних туристов состояла толпа. Одни — например, зазывалы у входов в рестораны и стриптиз-бары, или парочки, торгующие с тачек розами, явно находились на работе, что сближало их с конными полицейскими в форме, которые возвышались на каждом перекрестке, точно сторожевые башни в людском море. Труднее было раскусить живописно одетых деятелей, что с важным видом фланировали по улице, порой милостиво соглашаясь запечатлеться на фотопленке в обществе туристов — разумеется, за достойное вознаграждение. Тоже трудовые пчелки — но внештатные, сами себе персонал и начальство. И наконец, еще одна категория. К ним подходило только одно имя: «местное население». Они пробивались сквозь толпу, волоча сумки с продуктами или бельем из прачечной. Очевидно, и обыденная жизнь тут не затихала даже по ночам. Любопытное напоминание о том, что Французский Квартал Нового Орлеана не построенный по заказу увеселительный парк, а нормальный район, где люди живут и работают.
Однако Элизабет придавала куда больше важности тому факту, что, если вычесть туристов, каждые два человека из трех в толпе были знакомы с ее спутником.
— БО-РЕ-Е-ЕИ! Как живется-можется, старина?
— Эй, Бо! Куда путь держишь, брательник?
— Бо, душка моя брильянтовая! Что совсем глаз не кажешь?
На каждом шагу (ну, это, конечно, преувеличение — всего лишь на каждом ПЯТОМ или ШЕСТОМ шагу) Будро останавливался, чтобы кому-нибудь помахать, пожать руку, поздороваться. Элизабет, при всем своем нетерпении, была приятно изумлена известностью Будро, хотя приветствия ее несколько шокировали: силы небесные, ну зачем же так орать!