Именно в этот момент я столкнулась с Мариной.
– Ты бы под ноги смотрела, девушка! – язвительно заметила старшая медсестра, подозрительно глядя на меня. – Где была?
– Обедала.
– Что-то я тебя в столовой не видела… – прищурилась Марина. – Выходила, что ли?
– Угу, решила воздухом подышать, – кивнула я.
– Надо же, и не промокла вовсе!
Марина двинулась дальше, а я, подойдя к окну, обнаружила, что на улице стеной идет дождь. Стоя под лестницей и разговаривая с Никитой, я, разумеется, не могла этого видеть, и Марина теперь точно знала, что я ей соврала о своем местонахождении во время обеденного перерыва.
* * *
Обычно звонок в дверь в столь поздний час не предвещал ничего хорошего. Однако на сей раз Элеонора не заволновалась: ее о визите предупредили заранее, поэтому она пошла открывать.
С самого утра старая актриса готовилась к приему гостей из какой-то непонятной организации. ОМР – что это вообще такое? Прежде чем дать согласие на встречу, Элеоноре пришлось сделать несколько звонков. Только выяснив, что ОМР действительно существует, она перезвонила человеку, который по телефону представился Андреем Лицкявичусом, и сказала, что готова с ним встретиться. Конечно, в семьдесят лет не так-то легко выглядеть очаровательной, но Элеонора не собиралась предстать перед нежданным визитером развалиной, неспособной вызвать ничего, кроме жалости. Надо сказать, она неплохо сохранилась для своего возраста.
Элеонора редко выходила на люди в последние пять лет – с тех пор, как в театре вежливо отказались от ее услуг. Нет, ее не уволили, разумеется, и даже до сих пор платили зарплату – вместе с доплатой за «народную» в месяц выходило около десяти тысяч, – однако ролей для нее в театре почему-то не находилось. Драматурги сейчас пишут, и пишут много – не то что в восьмидесятые, когда Элеонора была еще достаточно молода, а сам театр тихонько загибался. Она пережила то время – как, не хотелось даже вспоминать! Элеонора вполне могла бы еще работать: она всегда отличалась прекрасной памятью, а уж таланта ей всегда было не занимать. Возраст – вот ее самый главный, самый злейший враг. Она блистала в «Антонии и Клеопатре», в «Вишневом саде», в «Чайке» и «На дне». Очаровывала в постановках «Ночь игуаны» и «Опасные связи». Случались, конечно, и неудачи, но в том не было ее вины: частенько приходилось играть не то, что хочется, а то, что спускалось «сверху», – дурацкие пьески-однодневки тех, кто называл себя «певцами социализма».
В социализме как таковом Элеонора не видела ничего дурного, несмотря на теперешнюю полномасштабную пропаганду СМИ о так называемых «ужасах коммунистического прошлого». Но она, Элеонора Кочетова, стала знаменитой именно в то время и была благодарна ему даже за неудачные постановки. Актриса могла честно признать, что не испытывает стыда ни за один сыгранный спектакль. Ее роман с кинематографом, в отличие от Александры, не сложился: единственная картина прошла практически не замеченной, роль оказалась слишком плоской, и ее невозможно было вытянуть даже такой мастерице, как Элеонора. Зато театр – театр никогда ее не разочаровывал.
Так было, пока не пришел новый худрук. Просмотрев репертуар, в основном державшийся на классике, он заявил, что все это «мусор» и «плесень», что надо ставить современный материал и давно пора забросить Шекспира, Мольера и Островского на пыльные полки. Сначала Элеонора лишь посмеивалась над его «юношеским» максимализмом: отказаться от Чехова? Нонсенс! Однако чем дальше, тем больше она понимала, что худрук собирался сделать именно то, о чем так недвусмысленно заявил с самого начала. Он начал отбор новых пьес, перекроил весь репертуар и взял в труппу «новые лица» – молодых мальчиков и девочек, которые едва закончили театральные вузы и совершенно еще не умели играть. Зато на них было приятно смотреть. А уж амбиций у них оказалось, не в пример самой Элеоноре в том же возрасте, хоть отбавляй! Многие начали понемножку мелькать в сериалах, а потому, по мнению нового худрука, зритель будет валом на них валить. Что ж, вопреки всякому здравому смыслу, он оказался прав.
Элеонора вместе с другими «динозаврами» вышла в тираж. Зарплату за ней сохранили, но не включили ни в одну из пьес. В течение года актрисе казалось, что фортуна еще может снова повернуться к ней лицом, но и эта надежда умерла. Она вообще могла не появляться в театре – никто бы все равно не заметил. И Элеонора перестала туда ходить. Временами, правда, приближалась к парадному входу, уверяя себя, что просто прогуливается и без всякой задней мысли проходит мимо, однако скрывать от себя самой не имело смысла: она тосковала по подмосткам, по запаху пыльных декораций и даже по веселым воплям молодежи, у которой вся жизнь еще была впереди и которой казалось: то, что произошло со старой актрисой, никогда не случится с ними. Ну, им еще придется вспомнить об этом – не скоро, возможно, лет через сорок, когда ролей станет пугающе мало, а в затылок станут дышать более молодые и честолюбивые…
Сейчас, подходя к двери, Элеонора остановилась у зеркала. Оно являлось, пожалуй, одним из самых ценных предметов в квартире актрисы – огромное, в искусно сделанной бронзовой раме, зеркало служило ей постоянным напоминанием о тех днях, когда жизнь еще казалась прекрасной. Да, она неплохо подготовилась, и утренние усилия постоянной парикмахерши Ланы не пропали даром: прическа в идеальном порядке. Руки, уже начавшие покрываться старческими пигментными пятнами, тем не менее выглядели ухоженными, и французский маникюр очень подходил ко всему облику Элеоноры – строгому и в то же время слегка богемному. Для сегодняшней встречи она облачилась в длинное темно-синее платье с вышивкой, в свое время подаренное актрисе известным модельером в знак восхищения ее талантом. Она даже помнила, какой именно спектакль тогда шел – «Тартюф». Это было почти сорок лет назад. Боже, как же хороша была Элеонора в роли Эльмиры! Пожалуй, ни в одной другой роли она не выглядела столь же соблазнительной. Предметом особой гордости Элеоноры служило то, что ее фигура практически не изменилась с тех пор, и платье сидело прекрасно. На шею Элеонора надела лишь тонкую нитку жемчуга, а серьги, дар одного поклонника на сорокалетие, она вообще никогда не снимала – даже спала в них.
Распахнув дверь, Элеонора увидела на пороге двух мужчин, а не одного, как ожидала, и это поначалу слегка смутило актрису. Однако пару секунд спустя к ней вернулось обычное самообладание, и она произнесла глубоким, прекрасно поставленным голосом:
– Я ожидала, что придет один человек.
– Простите, Элеонора Степановна, – выступив вперед, произнес довольно высокий, стройный мужчина в дорогом светло-сером костюме. Его лицо выглядело моложавым, однако волосы были уже совершенно седыми. Очевидно, в молодости они были светлыми, а потому седина его не старила. Больше всего Элеонору поразили глаза этого человека – большие, ярко-голубые и пронзительные. – Я – Андрей Лицкявичус, со мной – мой коллега из ОМР, Павел Кобзев. Мне следовало предупредить, что нас будет двое.
Если этот мужчина, несмотря на привлекательную внешность, вызвал у Элеоноры некоторое опасение, то второй выглядел совершенно безобидно. Невысокий, но кажущийся крупнее из-за полноты и пышных бороды и шевелюры, в больших очках, Павел Кобзев походил на доброго дядюшку из романов Диккенса.