Смерть на кончике хвоста - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Платова cтр.№ 43

— Послушайте, друзья мои, — взмолился наконец Саня Гусалов. — Она случайно не была негритянкой?

— А почему она должна быть негритянкой? — насторожился метрдотель.

— Ну, это обстоятельство резко сузило бы круг поисков. Развесили бы на каждом стенде Наоми Кэмпбелл — и дело с концом!

Выпроводив из кабинета стаю незадачливых официантов, Леля вернулся к оперативнику:

— Что скажешь?

— Козлы, — процедил Гусалов. — Извращенцы. Только и умеют, что водку разливать и хоботами над «Плейбоем» трясти!

— Ну, кое-что мы все-таки узнали, — Леля сделал примирительный жест рукой.

— Интересно, что именно?

— Похоже, что последняя подружка Радзивилла была манекенщицей. И при этом — высокооплачиваемой.

— Откуда такие скоропалительные выводы, Петрович?

— Все эти манекенщицы, которых они нам здесь подсунули, мирового уровня. Известность, как у кинозвезд! А она — та барышня, которую мы ищем, — очень на них похожа.

— Они все похожи. Как близнецы-братья. Длинные ноги, длинные зубы и плоский зад. И у каждой — заметь, у каждой! — по два глаза, два уха и две груди.

— Ты еще скажи — по пять пальцев на руке! Помнишь, что говорила жена покойного? Радзивилл не пропускал ни одного стоящего бикини и заседал в жюри всех конкурсов красоты. А куда идет уважающая себя мамзель после конкурса красоты? Не на хлебозавод же и не в городскую службу по озеленению, а в манекенщицы!

— И что ты предлагаешь?

— Прошерстить все мало-мальски известные агентства. Вдруг кто-то всплывет… Тем более что предыдущая пассия Радзивилла тоже работает моделью. В агентстве «Ингрид». Ее зовут Ксения Никольская.

Саня, все это время пытавшийся пристегнуть к лицу Синди Кроуфорд подбородок известного боксера Майка Тайсона, даже присвистнул.

— Откуда такие сведения?

— Двоюродная сестра покойного, Агнешка Радзивилл, содержит городскую квартиру Радзивиллов. Она-то и навела на Никольскую.

…Визит Лели на Ланское шоссе оказался чрезвычайно занимательным.

Такой же занимательной оказалась и сама Агнешки Радзивилл, сорокалетняя старая дева с огромными руками и угрожающим размером ноги. Агнешка добрых пять минут рассматривала удостоверение Лели и только потом пустила его в квартиру. Но дальше небольшого холла, следующего за прихожей, дело не пошло. Леле было предложено кресло в простенке между двумя завешенными черной тканью зеркалами. И чай. Последнее скорее по инерции: двоюродная сестра Радзивилла была вышколенной прислугой. До переезда в Питер она работала сестрой-хозяйкой одного из санаториев в Трускавце.

Получив небольшой поднос с чаем и поминальным песочным печеньем, Леля приступил к беседе.

Но беседа не задалась с самого начала: всему виной был демонстративно-отвратительный язык, на котором изъяснялась домработница. Несмотря на семь лет, проведенные в Питере, Агнешка говорила на ужасающей смеси польского и украинского и в ее односложных репликах доминировало выражение «матка бозка». Она — единственная из всех! — казалась по-настоящему убитой горем. Ее некрасивое лицо, испещренное красными прожилками, постоянно морщилось от боли. А в глазах стояли тихие слезы. Спустя полчаса из нее удалось вытащить информацию о последнем дне Радзивилла. Ночь со второго на третье февраля брат провел дома. Утром, как обычно, в 8.15 за ним пришла машина. Он сообщил сестре, что четвертого уезжает, ночевать на городской квартире больше не будет, и попросил собрать вещи.

— Какие? — сразу же поинтересовался Леля.

— Шкарпетки, — изрыгнула из себя Агнешка. — Бшизну. Двi пари носовичkiв… Краватку…

«Кровать-то ему зачем?» — с ужасом подумал Леля, но промолчал.

— Последнюю ночь он должен был провести в своем загородном доме?

— Про це вiн нiчого мени не казав.

Получив подобную отповедь, Леля вынул из кармана следственные трофеи: два ключа на кольце и фотографию блондинки.

— Узнаете? — коротко спросил он у домработницы. От ключей Агнешка отреклась сразу, а фотографию девушки рассматривала довольно долго.

— Повiя — наконец сказала она.

— Это имя или фамилия? — оживился Леля.

— Усе разом. I усi вони — повiї. О, матка бозка, як я їх ненавиджу! — Статичное лицо Агнешки Радзивилл было больше не в состоянии справляться с эмоциями: оно пошло пятнами и чудовищно исказилось.

— Вам плохо? — робко поинтересовался Леля.

Агнешка не удостоила его и взглядом. Она поднялась и направилась в глубь квартиры — чтобы привести себя в порядок и положить валидол под язык, не иначе. Воспользовавшись отсутствием хранительницы очага, Леля рысью обежал холл и толкнул первую попавшуюся дверь.

Это была комната Агнешки Радзивилл. Он понял это сразу: по запаху ладана, узкой монашеской койке и по статуе Девы Марии в ее изголовье. Противоположный от койки угол занимал задрапированный белым иконостас из фотографий покойного Радзивилла. Перед фотографиями потрескивали витые свечи и лежали гирлянды из навощенных полумертвых глициний.

«Просто культ какой-то, последнее прибежище безутешной сектантки», — Леля поежился.

И действительно, религиозный экстаз домработницы выглядел диковато: комнате не хватало лишь скульптурной Пьеты с распятым Радзивиллом и коленопреклоненной Агнешкой. Леля подошел к глициниям и воззрился на фотографии покойного: судя по всему, Агнешка собирала их не один год, а возможно, просто крала из многочисленных семейных альбомов.

Радзивилл был не очень-то приятным типом с шакальей головой и такими же шакальими желтыми глазами. Зато тело его было идеальным: стоило только взглянуть на один из высокохудожественных снимков — банкир в плавках, на собственной яхте, в одной руке зажат шкотик, а вторая держит фужер с шампанским.

Леля пригнулся к фотографии и заметил, что голый торс Радзивилла истыкан едва заметными дырками, похожими на булавочные или иголочные уколы. Никакой системы, никакой последовательности в этих уколах не было. Интересно, кто надругался над фотографическим телом — Агнешка или кто-то другой?

Зато другие фотографии не оставляли никаких сомнений: из них безжалостная рука домработницы выкорчевала всех остальных персонажей — они были либо отрезаны, либо (когда отрезать лишнее не представлялось возможным) заретушированы крупной нервной штриховкой. Ай да тихая сестра-хозяйка изТрускавца!

Леля скользнул глазами чуть ниже и тихонько присвистнул: в одной из глициниевых гирлянд был искусно вплетен черный толстый шнур. Кой черт шнур! Это был самый настоящий кнут из хорошей кожи, добротная плеть с раздвоенным концом. Леля осторожно провел по рукоятке плети и только теперь увидел выбитую надпись: «Probasti me , Domine, et cognovisti».