— Ты сама знаешь почему.
— Что же это такое?
— Он думает о другой.
— О ком же?
Стине чувствовала себя как на иголках. Голова у нее опускалась все ниже.
— Наверное, ты единственная, кто этого не знает. Тяжело заставить человека переменить свои чувства. Бог не даст на это благословения…
— Ты сама, Стине, благословение Божье! — прервала ее Дина.
Стине медленно шла из Дома Дины. Глаза у нее потемнели и пристально смотрели вдаль. Она забыла на стуле свою шаль. Но возвращаться за ней не стала, хотя и было холодно.
Она долго стояла на крыльце кухни и разглядывала сосульки, свисавшие со стрехи. Олине возилась на кухне спиной к окну.
Дина послала за Фомой и поведала ему о своих планах относительно его будущего.
Фома остолбенел, словно кто-то прибил его к полу. Лицо у него сделалось совершенно беспомощным.
— Ты не можешь этого хотеть! — прошептал он.
— Почему? Это было бы замечательно. Вы бы жили в этом доме как баре!
— Дина! — Он задохнулся. Его взгляд ощупью, вслепую искал ее.
— Все, что делает Стине, отмечено благословением Божьим.
— Нет!
— Почему нет?
— Ты сама знаешь. Я не могу жениться!
— Так и будешь жить здесь холостяком всю жизнь? Он вздрогнул, будто она его ударила. Но промолчал.
— Ты слишком размечтался, Фома! Я предлагаю тебе хороший выход. Так будет лучше для всех нас.
— Тебе не нравится, что я вижу все твои поступки, — откровенно сказал он.
— Наблюдать за моими поступками — не лучшее будущее для тебя.
— Но раньше… я был хорош!
— Не будем говорить о том, что было раньше! — отрубила она.
— Ты недобрая!
— Ты считаешь, что такое предложение мог сделать злой человек?
— Да! — хрипло сказал он, надел шапку и хотел уйти.
— Ты понимаешь, что неженатым тебе нельзя оставаться в Рейнснесе?
— С каких это пор?
— С тех пор, как я заметила, что ты неотступно следишь за мной, — тихо, но выразительно сказала она.
Он ушел прежде, чем она прогнала его.
Весь вечер Дина ходила по комнате, хотя ее ждала работа.
Пришла служанка, чтобы протопить печку в спальне, но Дина прогнала ее.
В доме было темно и тихо.
Фома ужинал у Олине на кухне. Туда зачем-то зашла Стине.
Увидев Фому, она залилась краской и быстро ушла. Фома чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Плечи у него поникли, он нехотя жевал кашу.
— Что, каша холодная? — спросила Олине.
— Нет, сохрани Боже, нет, каша хорошая, — смущенно пробормотал он.
— Чего голову повесил? — Я?
— И ты. И Стине тоже. Что случилось?
— Дина хочет поженить нас! — вырвалось у Фомы прежде, чем он успел подумать.
Олине поджала губы, как будто завинтила на ночь печные дверцы.
— Друг на друге или каждого по отдельности? — спросила она, словно это было для нее новостью.
— Друг на друге.
— Между вами что-нибудь было?
— Нет! — сердито ответил он.
— Вот как…
— Нельзя ни с того ни с сего заставлять людей жениться, — прошептал Фома.
Олине молчала и гремела чашками на столе. Наконец сказала:
— Дина стала все больше походить на ленсмана.
— Ты права, — согласился Фома.
— А Стине согласна выйти за тебя?
— Не знаю, я не думал об этом, — смутился он.
— Может, это было бы не так уж плохо, Фома?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Может, это неплохой выход?
Фома отодвинул чашку с кофе, схватил шапку и бросился к двери.
— Плевать я хотел на то, что в Рейнснесе считается хорошим выходом! — крикнул он из сеней.
Наутро Фома исчез. Никто не знал, куда он ушел.
На третий день он спустился с горы, одежда на нем была изодрана, и от него несло перегаром.
Он наелся на кухне, а потом завалился спать и проспал целые сутки. Проснулся он оттого, что Дина трясла его за плечо. Сначала он решил, что она ему снится. Потом вытаращил на нее глаза и сел.
По стойке «смирно» перед Диной Грёнэльв, горько подумал он, когда сообразил, кто перед ним. Годами он униженно ловил ее взгляд, слово, жест.
— Я вижу, Фома, ты устроил себе передышку. И это перед Рождеством, когда столько работы! — спокойно сказала Дина.
С похмелья в голове у него стоял грохот.
— Ты не боишься, что тебя выгонят?
— Нет, — равнодушно ответил он.
Дина оторопела от такой откровенности, но тут же оправилась:
— Собирайся на работу!
— Что прикажет хозяйка Рейнснеса? Обслужить ее спереди или сзади?
За окном ветер гремел железным ведром.
Она ударила его. Со всей силы. Тут же у него из носа хлынула кровь. Он сидел на кровати и смотрел на Дину. Кровь текла все сильнее. Красная горячая река струилась по губам, по шее и подбородку. Стекала в открытый ворот рубахи, окрашивая красным рыжие волосы на груди.
Фома не вытирал кровь. Сидел неподвижно со злой усмешкой, кровь все текла и текла.
Дина кашлянула. Ее слова громыхнули, как камнепад:
— Утрись и ступай работать!
— Сама утри меня! — хрипло сказал он и встал.
В нем мелькнула угроза. Такого с ним не бывало. Дина уже не понимала, как раньше, о чем он думает.
— Почему это я должна вытирать тебя?
— Потому, что ты пустила мне кровь!
— Ты прав, — неожиданно мягко сказала она и оглядела комнату. Нашла полотенце, взяла его и с кривой усмешкой протянула Фоме.
Он не взял полотенца. Тогда она подошла и осторожно вытерла ему лицо. Это не помогло. Кровь продолжала идти.
И вдруг между ними пробежала искра! Яркая, как фосфорическая вспышка, в этой полутемной, почти пустой комнате. Неудержимая, грубая страсть! Сестра ненависти и мести.
От Фомы пахло перегаром и конюшней. От Дины — розовой туалетной водой и потом.
Она отдернула руку, словно обожглась. И, широко раздувая ноздри, попятилась к двери.
— Это ты виновата, что у меня течет кровь! — крикнул он ей вслед.
В первое воскресенье после Нового года в церкви огласили предстоящее бракосочетание Стине и Фомы.