Мне не терпелось начать прямо сейчас, пока не прошел порыв вдохновения. Но Белинда сказала, что хочет, чтобы я лег в постель вместе с ней и прижал ее к себе. В ее глазах я прочел отчаяние.
— Хорошо, моя милая девочка, — ответил я и, почувствовав, что она словно окаменела, добавил: — Знаешь, есть одно место, куда мы можем на время сбежать из Сан-Франциско. У меня есть дом в Кармеле, которым я практически не пользуюсь. Там, конечно, придется как следует прибраться. Но дом совсем маленький, и навести порядок не составит труда. К тому же он всего в квартале от океана.
— Но мы же уедем. Правда? — неожиданно холодно произнесла она. — Я хочу знать, от кого мы сейчас убегаем.
Около четырех утра меня разбудила Белинда, которая стояла возле кровати в одной сорочке и трясла меня за плечо. Всхлипывая и шмыгая носом, она вытирала слезы бумажным платком.
— Проснись! Проснись! — твердила она.
— Что случилось? — удивленно спросил я.
Я включил ночник и посмотрел на Белинду. И понял, что она пьяная вдрызг. Это было видно даже невооруженным глазом. К тому же от нее так и разило виски. В руке она держала полный стакан виски со льдом, и эта рука со стаканом была отнюдь не детской.
— Я хочу, чтобы ты меня выслушал, — произнесла Белинда.
Глаза у нее были красные, лицо зареванное, и она была вне себя от ярости. Тонкая сорочка едва прикрывала набухшую грудь.
— Ну-ну, успокойся. Что такое?! — воскликнул я и, прижав ее к себе, почувствовал, как она захлебывается слезами.
— Я хочу, чтобы ты знал! — всхлипнула Белинда.
— Что именно? — удивился я.
— Если ты натравишь на меня полицию, если попытаешься выяснить, кто я такая, если найдешь мою семью и сообщишь, где я, тогда я хочу, чтобы ты знал, хочу, чтобы знал, что я обязательно расскажу им, чем мы тут с тобой занимались. Я тебе это точно устрою, если ты хоть раз меня предашь, черт побери, если ты со мной так поступишь, если подло предашь меня, если хоть раз в жизни так сделаешь, я… я клянусь, что все расскажу…
— Но у меня даже и в мыслях не было! Я никогда… никогда…
— Джереми, никогда не предавай меня! Слышишь, никогда! — захлебывалась слезами Белинда, прижимаясь к моей груди.
— Белинда, как ты могла подумать, что я на такое способен?
Но это было еще не все, далеко не все.
— Мне неприятно говорить ужасные вещи, мне тяжело говорить, что я могу тебе навредить. Меня убивает одна мысль о том, что я могу использовать все, что мы делали, против тебя. Сыграть им на руку. Им, с их мерзкой моралью, тупой, идиотской моралью! Но я это сделаю, непременно сделаю, если ты посмеешь меня предать…
— Я все понял. Все понял. Мне не надо сто раз повторять, — твердил я, гладя ее по волосам. Я еще крепче прижал ее к себе и поцеловал прямо в макушку.
— Боже, помоги мне! Но если ты меня предашь…
Никогда, никогда, никогда…
Когда она наконец успокоилась, я уложил ее в постель, и мы тихо лежали рядом, прижавшись друг к другу. За окном по-прежнему было темно. Но заснуть мне так и не удалось. Я мысленно прокручивал в голове события беспокойной ночи. И все же то, что я делал, не было предательством. Да, я лгал, но не предавал.
— Не хочу больше об этом говорить, — прошептала Белинда. — Даже думать об этом не хочу. Я заново родилась в тот день, когда увидела тебя. Да, я родилась именно тогда. Мы оба заново родились.
Да, да, да.
Но я всего лишь хотел узнать, что с ней произошло, чтобы мы могли оставить прошлое позади и начать жизнь с чистого листа, чтобы мы оба знали, что все хорошо, все хорошо, все хорошо…
— Джереми, прижми меня к себе! Прижми крепко-крепко.
— Ну давай же, — не выдержал я. — Давай встанем, оденемся и смотаемся отсюда!
Но Белинда будто оцепенела. И тогда я достал из шкафа ее одежду. Натянул на нее короткую шерстяную юбку и блейзер. Пуговка за пуговкой застегнул белую блузку. Обмотал ее шею кашемировым шарфом. Надел ей на руки кожаные перчатки.
В этом наряде Белинда была как куколка: маленькая английская девочка. Я зачесал ей волосы назад и закрепил невидимками, оставив открытым высокий лоб, который так любил целовать.
Белинда молча наблюдала за тем, как я собираю фотографии «Святого причастия». Потом я взял холсты, отнес их вниз и уложил в багажник мини-вэна. Затем помог ей взобраться на высокое переднее сиденье.
Я ехал в утренней мгле по безмолвному шоссе на юг от Сан-Франциско, по направлению к Монтеррею, а первые солнечные лучи неторопливо раздвигали серые облака.
Белинда сидела рядом со мной, чинно сложив руки и горделиво откинув голову. Ветер время от времени поднимал отвороты ее блейзера, и они нежно касались ямочки на шее.
Прошел час, затем еще полтора — и небо вдруг очистилось от облаков. В ветровое стекло хлынуло солнце, и я почувствовал, как поток тепла согревает мне руки.
Я повернул в сторону океана, навстречу ветру, постоянно гуляющему по Монтеррею, а затем свернул на юг и поехал через сосновый лес прямо в Кармел.
Не думаю, что она знала, где мы находились. Она никогда не видела этого маленького, тихого прибрежного городка, который походил на сцену с декорациями, установленными специально для туристов. Никогда не видела крытые соломой маленькие домики за белыми деревянными заборами, под сенью высоких кипарисов с корявыми ветвями.
Я провел Белинду по гравийной дорожке к двери коттеджа. Почва здесь была песчаной — ярко-желтой, — и красные примулы весело сияли в зеленой траве.
Лучи солнца просачивались сквозь маленькие окна моего бревенчатого домика, нагревая каменные полы.
Мы поднялись по лесенке в комнатку под крышей, забрались в пахнувшую плесенью кровать и устроились на несвежих простынях.
За окном было голубое небо, едва видное через спутанные ветви деревьев, в которых заблудилось утреннее солнце.
— Господи! — Белинда неожиданно задрожала, и слезы ручьем потекли у нее по щекам. Она смотрела куда-то вдаль, мимо меня. — Господи, если я не могу доверять тебе, тогда кому я вообще могу доверять!
— Я люблю тебя, — прошептал я. — Мне плевать на все, клянусь. Я люблю тебя.
— Святое причастие, — выдохнула Белинда и зажмурилась, чтобы скрыть слезы.
— Да, любимая. Святое причастие.
12
— Единственное, что нам надо, — принять решение, — сказала Белинда. — Сделать выбор. Ведь ты этого хочешь. Ты хочешь, чтобы я была с тобой, и я хочу того же. Делать именно то, что мы и делаем. Быть всегда рядом, жить вместе. И тогда все как-то само собой образуется, уладится.
— Тогда все улажено. Все решено.
— Ты должен видеть во мне свободную личность. Человека, отвечающего за то, что с ним происходит.