— Слушай, босс, б… буду, я и не подумал, что они возбухать станут… А потом не успел… — Самоха прижал руки к груди, изображая искреннее раскаяние. Сейчас главное, чтобы шеф остыл. Иначе можно столько неприятностей словить…
Гарик метался, как взбешенный зверь в клетке: от черного зева мраморного камина к оклеенному пулестойкой пленкой окну и обратно.
— Как не успел?! Почему ты их не завалил?! У тебя что, ствола не было?!
— Конечно, не было! Ты не давал команду ствол брать! Зачем лишний раз подставляться? Нет, если скажешь — я его каждый день носить буду… Со стволом я бы их всех положил… Но команды не было!
— Мудаки! У Степашки ствол был, и у Мокея был! Значит, не в стволах дело… В вас дело! Тебе сколько лет?!
— Сорок четыре…
— А Мокею со Степашкой?
— Мокею полтинник отметили, а Степашке пятьдесят пять…
— Вот! — бригадир обличающе выставил крепкий, как стальной болт, указательный палец. — Вот в этом дело! Вы пенсионеры, старые пердуны, вам даже склад запчастей под охрану доверять нельзя! Не так, скажешь?
Гарику самому было под пятьдесят, но держался он так, будто только что разменял тридцатник. Самоха отвел глаза, чтобы не видеть двойной подбородок и отвисший живот бригадира.
— Мне на пенсию рано… А пацанам, конечно, тяжеловато… Вот если бы у меня ствол был, я бы и их прикрыл!
Но Гарик слушал только себя.
— Мозги у вас заскорузли, вот в чем дело! Привыкли, что все вас ссут, все от вас разбегаются… Потому что вы такие грозные да страшные… А время прошло, кое-что изменилось… И этим сопливым волкам на старых пердунов плевать, они вас не боятся…
В следующие пять минут он метал такие громы и молнии в адрес неизвестных отморозков, что если бы он был шаманом Вуду, те немедленно бы окачурились сами по себе.
— Босс, зуб даю, их эти, московские подослали! — в очередной раз попытался «перевести стрелки» Самоха. И это ему удалось.
— Я знаю, кто их послал! Кто еще, кроме него? Спорт, победа, блить! Это он, сука, и натравил! Миротворец хренов, спортсмен! Антон, блить, гондон!
Последнюю фразу он повторил несколько раз. Гарик, заговоривший в рифму, настолько потряс братву, что они поняли: надо ждать серьезных неприятностей.
Глава 5
По законам мафии
На закате даже карлики
отбрасывают длинные тени.
Восточная пословица
Как истинный гедонист, Антон никогда не курил сигары на ходу. А также в машине, за работой и в прочих обыденных ситуациях. Обычно он ограничивался двумя штуками в день, наслаждаясь ими в спокойной обстановке после еды — как английские лорды и американские конгрессмены. С российскими депутатами он сравниваться не хотел, хотя знал многих. Может, поэтому и не хотел.
Первая утренняя сигара, которая следовала за плотным завтраком и сопровождалась чашкой крепкого кофе, пожалуй, была важнее всех остальных. Она позволяла посмотреть на этот мир если не с высоты птичьего полета — в конце концов, ни «кокса», ни ЛСД в свернутом табачном листе не было — то хотя бы с десятого этажа офисного центра «Пять морей», откуда открывался прекрасный вид на просторы левобережья.
Антон удобно расположился в глубоком кожаном кресле с золочеными подлокотниками, раскрыл кедровый ящичек-хьюмидор, поддерживающий нужную влажность и температуру, достал «Кохибу-Премиум», понюхал и положил на место. Нет смысла сжигать тысячу долларов, когда этого никто не видит. Ее надо выкурить в присутствии богатых и влиятельных людей, которые понимают, что это за сорт, и оценят гурманские наклонности хозяина… Перебрав плотные коричневые цилиндры, он извлек короткую толстую торпеду, обрезал кончик золоченой гильотинкой, долго полоскал срез в синеватом пламени зажигалки, пока на конце не обозначился идеально ровный красный кружок.
Первый глоток дыма. Белый зной кубинского солнца. Аромат раскаленных плантаций Вуэльто Абахо. Пышущие жаром камни на дороге в Пинар-дель-Рио, соленый ветер с моря и дымок из придорожных кофеен… Фидель Кастро тоже любил «Кохибу Лансерос». Или любит до сих пор — если все еще нарушает запреты врачей… Так что, через сигары он приблизился к великим мира сего — президентам целых государств!
Потом он придвинул к себе органайзер: проверить — не забыл ли про день рождения кого-нибудь из тиходонского или московского начальства. Таких вещей он, правда, никогда не забывал, всегда поздравлял оригинально, щедро, с размахом, чтобы долго помнили. Он вообще умел вести себя в обществе, легко заводил знакомства и был очень обходительным и любезным, особенно с кем надо. И, конечно, когда трезвый…
Как и следовало ожидать, в органайзере неожиданностей не оказалось: в ближайшие дни у заслуживающих внимания людей нет ни праздников, ни дней рождения. Через две недели юбилей у Бойченко: заместителю областного прокурора пятьдесят лет. И подарок уже готов: скромные часики «Бреге», швейцарская мануфактура, тридцать пять тысяч евро…
Антикварные напольные часы пробили восемь утра. Откинувшись на спинку кресла, он выпустил первый клуб ароматного дыма. Жизнь удалась. В детстве он мечтал стать мушкетером или бродячим артистом из французских фильмов с Жаном Маре. Но ни мушкетеров, ни артистов в ближайшем окружении маленького Сережи не было, зато сосед дядя Артем «крутил наперстки» возле автовокзала и научил смышленого пацана хитростям своего ремесла. Азарт и быстрые деньги оказались привлекательнее всего остального, и он гораздо быстрее сверстников уяснил, к чему надо стремиться. И результат налицо! Вот он сидит в богато обставленном кабинете красивого трехэтажного дома, в японском халате из черного шелка, вручную расшитого золотыми драконами, кругом умные книги, в которые он иногда украдкой заглядывает, особенно часто в словари, оттуда и выудил мудреное словцо «гедонизм» — наслаждение как высший идеал жизни…
Вот он и наслаждается по полной программе: повар готовит самую лучшую жратву, в баре и охлаждаемом винном шкафу — самое изысканное бухло, и телки самые лучшие — сколько их тут кувыркалось, и по двое, и по трое, и по пять… Усмехнувшись, Антон облизал сигару, вспоминая, как голая Миледи раскинулась на этом самом кожаном диване, задрав свои красивые ножки с безупречным педикюром, а он повторял штучки американца этого, как его… Клинтона!
И на фиг ему, спрашивается, институтский диплом? Вон, по стенам развешаны настоящие мушкетерские шпаги, подлинные двуручные мечи, арабские кинжалы из дамасской стали. А вон на полке всякие статуэтки: и самый настоящий «Оскар» из магазина в Голливуде, и почти десяток теток с мечом, весами и завязанными глазами… Друзья подарили, со всего мира везли. Когда по телевизору показывали, как в Москве, в театре «Эрмитаж» вручают высшие юридические премии «Фемида», Антон, ухмыляясь, небрежно говорил:
— Да у меня таких Фемид — завались! Восемь штук!
И друзья-приятели согласно кивали: дескать, точняк, ты ничуть не хуже этого адвоката, который с экранов не сходит, или председателя Верховного суда, или известного писателя-детективщика… Может, даже лучше, потому что у них одна статуэтка, а у тебя целых восемь! И «Оскар» у тебя есть, как у этого… Который «Крестного отца» играл… Дона Корлеоне!