Закинула руки Капитану на шею, закрыла глаза и прильнула к
его губам.
Верстовой столб 14.
Под низкою ржавой луной
...багровела луна, как смертельная рана.
Н. Гумилев
Анастасия сидела у окна, равнодушно наблюдала за яркоперым
спесивым петухом и злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если честно, не
вполне получалось.
Жизнь текла спокойная (ночи, правда, были сплошным нежным
сумасшествием). А наутро все куда-то исчезали. Ольга с Елизаром исчезали так
неизменно, что по ним можно было проверять время. Потом Ольга при редких
встречах с Анастасией смотрела невыносимо поглупевшими от счастья глазами,
шалыми глазищами, а ученый звездочет с таким постоянством смущался, что вскоре
Анастасии стало неинтересно его поддразнивать, и она бросила это занятие.
Капитан исчезал сразу после завтрака для бесед с учеными людьми и ездившими в
дальние путешествия купцами, а возвращаясь поздно вечером, долго извинялся и
говорил, что больно уж серьезные дела решаются с глазу на глаз, и со временем
он обязательно посвятит Анастасию во все подробности и секреты, но пока что
рано. Она терпела и начинала сердиться. Ее-то никуда не приглашали. Получалось,
что она оказалась в каком-то дурацком, смутно-подвешенном состоянии – никто
вроде бы не рассматривал ее всерьез, не делился важными знаниями и тайнами. На
исходе третьего дня она украдкой позлорадствовала – когда на подворье явился
осанистый старик и, стараясь избежать лишней огласки, но не избежав случайного
свидетеля в лице Анастасии (о чем оба собеседника не знали), тихонько и долго
пенял молодому звездочету за полное забвение последним своих обязанностей.
Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия вскоре
поняла, что душа это простая и бесхитростная, человек, знающий хорошо свое дело
и сознававший, что на большее не стоит и претендовать. И, что важнее, он не
злился на тех, кто мог больше, умел больше, знал больше – отсюда Уважение к
младшему брату. Вспомнив их первую встречу, Анастасия однажды переоделась в
прежнюю одежду и предложила воеводе помериться на мечах. Бобрец охотно
согласился. Победителя не оказалось – это они оба признали.
После чего воевода стал относиться к ней гораздо серьезнее.
Рассказал, что в незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся
поляницами.
А там и Бобрец уехал в очередной порубежный объезд. От скуки
Анастасия взялась было помогать Алене по дому, но кончилось это неимоверным
конфузом. Готовить Анастасия умела лишь на костерке, по-доходному, кое-как.
Попытка приобщиться к загадочному ремеслу шитья вскоре же завершилась
исколотыми пальцами. Алена, конечно, сохраняла полнейшее хладнокровие, но ее
трехлетний сынишка по детской непосредственности повеселился вдосыт. Чтобы не
пасть в его глазах окончательно, Анастасия показала ему свои доспехи и оружие,
после чего стала в его глазах непререкаемым авторитетом.
Увы, с Аленой обстояло гораздо сложнее. Анастасия не без
оснований подозревала, что жена воеводы относится к ней с недоумевающей
жалостью – поскольку здесь рыцарство и женщины выглядели вещами несовместимыми,
а память о поляницах была скорее легендой. И, усугубляя все это, Анастасия
сначала мельком, потом все чаще стала задумываться о своих будущих детях – но
это оказалась столь сложная и мучительная тема, что в голове воцарился полный
сумбур.
Так что Капитан появился, когда она пребывала не в самом
добром расположении духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась
радостно, и радость эта была искренней, но он все же почувствовал холодок,
глянул испытующе:
– Тасенька, случилось что-нибудь?
– Не женское это дело – слезы и скандалы, а то бы
я... – сказала Анастасия, стараясь не заводиться. – Я так не могу,
понимаешь? И нельзя со мной так. Если уж я и отступила от каких-то правил и
канонов, не воображай, пожалуйста, что я стала подчиненным существом слабого
пола. Никогда я им не стану. Вот так... Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо:
– Таська, чем я тебя прогневил?
Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала:
– Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел
наконец место, где все устроено по твоему вкусу...
– Святая правда. Не без того. Не без того, Настенька. А
ты бы на моем месте не радовалась хоть самую чуточку? – он отстранил ее и
заглянул в глаза. – На моем-то месте? В глаза смотрите, княжна! И
отвечайте честно, пока за ухо не укусили. Говорят, это больно. Где у нас ушко?
– Еще чего! – Анастасия гибко уклонилась, упираясь
ему в грудь ладонями, вырвалась, но раздражение пропало – он умел, признаться,
шутливо гасить вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде чем они разгорались
ясным огнем.
– Ее голубые глаза явственно доказывали, что она сейчас
или скажет дерзость, или будет плакать... – сказал Капитан. – Плакать
ты не собираешься, не та закваска, – он присел на подлокотник тяжелого
кресла. – Давай тогда говори дерзости. Только по уму и спокойно.
– Пока что наша жизнь – сплошное путешествие, –
сказала Анастасия, присев на подоконник, лицом к этому странному и желанному
человеку. – Но ведь когда-то путешествие кончится? И нужно будет что-то
выбирать, как-то определяться?
– Таська, я не сомневался, что ты умница, – сказал
Капитан без улыбки. – И частенько зришь в корень. Определяться надо. И я
тебе сразу скажу, что место мое вот здесь. Что-то меня ваша Счастливая Империя
отнюдь не прельщает, и вовсе не из-за поменявшихся местами мужчин и женщин...
здесь... здесь, по крайней мере, многое забывши, что-то важное сохранили...
– А по-моему, здесь очень скучно.
– Ну да, со шпагами по переулочкам не бегают... –
Он подошел, присел рядом на нагретый солнцем подоконник, и обнял Анастасию за
плечи. – Но здесь вовсе не скучно. Это поначалу кажется, будто все здесь
недвусмысленно благости но – пряничные терема, опрятные мужички на золотых
полях с песнею хлеба сгребают, аки кубанские казаки... Я сам сначала купился –
ну, думаю, пастораль незамутненная... Но вскоре же, Настенька, оказалось, что и
здесь имеет место свое потаенное кипение страстей. – Он вздохнул. –
Ты ведь тоже поехала из своей мушкетерской глубинки за знаниями, так что ты
быстро все поймешь... Слушай внимательно и мотай на ус, какого тебе по артикулу
не полагается. Здесь начинаются серьезные дела. Видишь ли, не может человек
пятьсот лет смирнехонько ходить по кругу, бесконечно повторять дедов-прадедов,
какими бы они ни были умными и Давними. Когда-нибудь обязательно надоест... И
тогда начинаются раздумья над собой и над миром. Даже у вас, судя По твоим
рассказам, задумавшихся над бытием и будущим хватает. А здесь – тем более,
особенно если учесть, что здесь таким не грозит костер. Словом, здесь пока что
спокойно, но грядут жаркие споры насчет основ и целей. Кто-то по кузням и
горницам что-то новое изобретает, кому-то хочется дойти до края света и
сплавать за море, а кому-то пуще всего дороже дедовская старина без
громокипения мысли. Это крайние точки, а сколько меж ними оттенков и мнений –
не сосчитать... Понимаешь?