– Дело поправимое, – усмехнулся он. – Ты мне
только скажи – кто тебе нужен?
Человек в мантии исчез. На его месте, поигрывая мускулами,
стоял загорелый атлет в узенькой набедренной повязке цвета золота. Анастасия
невольно отступила на шаг. Атлет, усмехаясь, подошел к ней вплотную, взял за
кисти и, несмотря на сопротивление, играючи притянул к себе. Казалось, ее руки
угодили в железные тиски.
– Нет! – вскрикнула Анастасия, но сдержалась, не
ударила. В случае надобности успеет.
– Ах, прости, – сказал атлет и превратился в
тоненького прелестного юношу с пушистыми светлыми кудрями – если честно, вполне
во вкусе Анастасии. Руки этого она со своей талии сбросила легко и повторила:
– Нет!
Он тут же принял прежний облик. Только мантии на нем уже не
было, он стоял в темном костюме странного, на взгляд Анастасии, покроя. Белая
рубашка, пестрая полоска на шее, как у тех стариков. И такие же золотые звезды
на красных ленточках, только звезд гораздо больше, чем у любого из печальных
стариков. Анастасия насчитала десять, в три ряда. А под ними – огромный,
разлапистый знак, то ли крест на звезде, то ли звезда на кресте, весь в цветной
эмали, позолоте, бриллиантах, и наверху еще крохотная золотая корона.
– Зачем это? – недоуменно спросила Анастасия. Он
столь же недоуменно пожал плечами:
– Как это – зачем? Потому что я... я ведь самый
могущественный. Единственный волшебник на всю планету. Могу я себя как-то
наградить? Десяти звезд ни у кого не было.
– Знаешь, у тебя глаза нисколечко не меняются, как ты
ни превращайся, – сказала Анастасия. – Прежними остаются. А это не те
глаза, из-за которых теряешь голову и покой, ты уж прости...
Что-то потянуло ее руки к земле – их сковали тяжеленные
золотые кандалы. И тут же исчезли.
– Ну конечно, это ты можешь, – сказала
Анастасия. – Я даже не могу себе представить, на что ты способен, взявшись
пугать, но наверняка на многое...
– Ты и представить себе не можешь, – подтвердил он
с гнусной ухмылкой.
Анастасия ужаснулась, увидев совсем близко его глаза –
шальные от желания и пьяные от безнаказанности. «Он же сумасшедший», –
подумала девушка панически. Какой-то Мелкий писец, сидел с бумажками возле
ученых, потом вдруг посреди всеобщего страха и крушения мира получил в полное
распоряжение возможность творить любые чудеса и пятьсот лет тешится
вседозволенностью, захлебнулся ею, пропитался. В первые минуты она еще могла думать
о нем, как о боге, Древнем Божестве – но не теперь, видя эти глаза, эту глупую
напыщенность, не изменившуюся за пятьсот лет. Жалкий писец, мелкая душонка,
рехнулся от свалившихся на него благ... Но пора как-то спасаться, выручать
Ольгу!
Холодная решимость рыцаря ожила в ней. Рукоять меча сама
прыгнула в руку. Анастасия взмахнула им по всем правилам боевого искусства –
«крыло ястреба», страшный удар, рассекающий от левого плеча наискось до
пояса...
Удар пришелся по пустоте. Волшебник, оказавшийся совсем в
другом месте, деланно зевнул, а рукоять меча вдруг превратилась в змею,
скользкую и холодную, она разинула пасть, зашипела, подняла ромбовидную голову
к лицу девушки... Анастасия, взвизгнув не своим голосом, отшвырнула меч.
Волшебник хохотал.
– Девочка, ты прелесть, – еле выговорил он. –
Похоже, Ты и в самом деле неплохо владеешь этой железкой...
– Между прочим, мне приходилось ею убивать.
– Тем приятнее мне будет, когда ты перестанешь
барахтаться. А ты скоро перестанешь, королева моя... Анастасия с тоской и
отвращением сказала:
– Попался б ты мне на войне, писец...
– Господи, да что ты знаешь о войне? Похоже, у кого-то
из вас каким-то чудом завалялся то ли «Айвенго», то ли Дюма... Что ты знаешь о
войне?
– А ты? – запальчиво крикнула Анастасия.
– У меня есть возможность увидеть любую войну.
Насмотрелся. Погляди, что там ваши мечи!
Перед Анастасией неслась желтая земля, сухая, каменистая.
Скальные отроги, высокие склоны, над которыми она мчалась – не она, а словно бы
ее дух в чьем-то чужом теле, в каком-то странном летающем ящике, над головой
стрекочуще гудело, а за прозрачным круглым окном бушевал ужас – с земли прямо к
Анастасии тянулись слепяще яркие полосы, вокруг вспыхивали дымы, грохотало,
выло, визжало, бухало, чья-то чужая смертная тоска и жажда жизни пронизывали
Анастасию с такой мощью, словно это ее убивали непонятным образом и вот-вот
должны были прикончить; и кто-то кричал рядом: «Толя, вверх, вверх! Еще спарка
слева!» Анастасия увидела совсем рядом лицо смотревшего вниз мужчины, в его
глазах было жуткое осознание конца и яростная жажда выжить; Анастасии отчего-то
сделалось его неимоверно жаль, и она пожелала, всей добротой своей, рыцарским
сочувствием к гибнущему воину пожелала, чтобы он уцелел, выжил, спасся... В
ушах еще затухал непонятный крик: «Спарка слева!» – а Анастасия уже стояла на
пушистом ковре перед хрустальным столом.
Но волшебник на сей раз вел себя странно – полузакрыв глаза,
он то ли всматривался, то ли вслушивался неизвестно во что, бормотал, будто
спросонья:
– Неужели спасла? Выдернула? Быть не может, это что ж,
можно вот так... как смогла...
Анастасия жадно вслушивалась, ничего толком не понимая.
Волшебник дернулся, открыл глаза.
– Я его спасла? – спросила Анастасия.
– Кого? Глупости! – Он отступил на шаг, скрестил
руки на груди в своей смешной манере казаться величественным. – Не будем
отвлекаться, дикарочка. Быть может, хватит на сегодня разговоров?
Что-то звонко щелкнуло. Анастасия глянула вниз – верхняя
застежка ее алой рубашки сама собой отскочила. Анастасия попыталась застегнуть
ее, но она не поддавалась, выскальзывала из пальцев, как живая, а там и вторая
застежка отскочила, и третья, Анастасия тщетно пыталась справиться с ожившей
вдруг, распахивавшейся рубашкой. Снисходительный хохоток волшебника хлынул в
уши, как липкая вода; лязгнув, расстегнулась сама собой чеканная пряжка ее
пояса, и Анастасия, в охватившем ее злом бессилии, вдруг вспомнила со всей
четкостью, как она хотела спасения тому гибнущему в воздухе воину. Еще ничего
не соображая, но видя по исказившемуся лицу волшебника, по вспыхнувшему в его
глазах страху, что происходит нечто для него неожиданное, и это ей только на
пользу, – Анастасия, словно в жарком упоении битвы, пожелала. Чтобы
рассыпался прахом и исчез навсегда этот нелепый и страшный мирок вместе с его свихнувшимся
хозяином. Чтобы она вновь вернулась в свой мир вместе с Ольгой. Чтобы все стало
как прежде, до вступления на снег. Невозможно было описать словами, как ее
воля, юная, дерзкая и упрямая, ломала, гнула, одолевала другую волю, заросшую
жирком самодовольства и покоя; как протекала эта битва в полном безмолвии,
посреди непостижимых химер взбудораженного сознания. Что-то поддавалось, что-то
напирало, что-то в ужасе отступало шаг за шагом, таяло...