Алмаз. Апокриф от московских - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Ставицкая cтр.№ 26

Подготовка к экспроприации требовала существенных средств, поэтому скрыть от главбуха их целевое расходование не представлялось возможным. Никто давно не держал Митрофанию за женщину, поэтому и не ожидал от нее чисто женского интереса к камню. А уж Жу-Жу выведала об алмазе у Бомелия, как водится, в постели. Выведала и стала строить планы.

Главным бриллиантом своей жизни в данный исторический момент Уар считал свою возлюбленную. Он мог наслаждаться этим зрелищем в одиночку, в тиши своего особняка, но, не изжив еще в себе некоторые пороки, более свойственные смертным, впал в постыдный грех тщеславия. Он решил удивить танцевальным спектаклем своих ближайших сподвижников. Ничего хорошего из этой затеи конечно же не вышло. Ядовитые подруги аптекаря на протяжении всего представления отпускали колкие замечания в адрес танцовщицы, а в конце и вовсе освистали бедняжку. Уару хотелось их придушить, но он, как никто другой понимал безрезультатность подобной затеи. Зато, спустившись с Анастасией в фойе, он имел удовольствие наблюдать, как фурии таскают друг друга за волосы. Посмотрев на Бомелия, он получил настороживший его ответ:

– Алмаз делят…

Бывшая моделька и последняя любовь мецената революции Морозова – Жу-Жу, приобщенная доподлинно Бомелием как раз перед тем, как попасть под колеса экипажа, издавала теперь дамский модный журнал. На его страницах она не только знакомила московских франтих с европейскими модами, но и давала дельные советы относительно причесок, шляп и прочих жизненно важных вещей. В моде нынче, впрочем, как и всегда, были длинные, густые волосы. В соответствие с текущими тенденциями, кои принято было называть модерном, волосы укладывались в фантазийные прически, состоящие одновременно из буклей, волн, фрагментов кос и сильно скрученных в жгуты прядей. С целью производства на дамских головах сих художеств использовались как ручные наработки предшествующих поколений, так и целый набор инструментария. Волны получались путем тугого плетения волос в косы. Вместе с тем имелась возможность завивать пряди щипцами, нагретыми на огне. Щипцы были сконструированы столь хитро, что позволяли изменять направление волн. Все эти детали следовало помещать на голове одновременно, используя для их поддержания специальные накладки, фальшивые косы, подставки из сеток, проволоки и прочие ухищрения. Так что дамам было за что таскать друг друга тем вечером в театральном фойе.

Не стоит сомневаться в том, что к модной индустрии приложил свои холодные руки и царевич. Он много трудился на поприще реформирования дамского белья. Его огорчал резкий контраст между ночным одеянием в виде старорежимной ночной рубахи из белого полотна, доходящей до пола, имевшей длинные рукава и застежку от ворота до пояса, и пышным, изукрашенным дневным платьем. Особенно раздражал Уара чепец. Он полагал, что роли ночной и дневной одежды должны кардинально перемениться. Именно его стараниями в те годы пуританская ночная рубаха стала превращаться в роскошный и соблазнительный ночной туалет. Он же ввел в моду укороченное платье, открывавшее носки туфель. В описываемое время Уар радел о новом облике дам столь вдохновенно, что привлекал к сочинению туалетов для Анастасии лучших, самых авангардных художников того времени. Для него работали Бакст и Бенуа, Головин и Судейкин, Врубель и Коровин.

Сам же царевич, несмотря на бурное развитие индустрии готового платья, никогда не опускался до костюмов фабричного производства, приобщив доподлинно лучшего московского портного.

В тот год Уар увлекся театром, сблизился с его наиболее яркими московскими представителями и покровительствовал Московскому Художественному театру. Видя творческое напряжение труппы в героических постановках и сочувствуя ему, Уар задумал и предложил руководству театра организовать нечто вроде закрытого клуба, где актеры могли бы устраивать посиделки, так любимые актерами капустники, дать волю пародийному жанру. В качестве помещения для клуба-театра он намеревался использовать театральный подвал, где гнездились летучие мыши, и тем самым обеспечить им подкормку. Более того, Уар предложил название этому интимному театру-клубу «Летучая мышь». Богема пришла в неописуемый восторг, и вскоре кабаре «Летучая мышь» под напором желающих приобщиться было вынуждено гостеприимно распахнуть двери подвала.

Москва буквально влюбилась в новый клуб. Художник Суреньянц привез для кабаре «Летучая мышь» рождественский подарок: большую карикатуру, изображающую английский кеб, запряженный Байроном и Уайльдом. За кучера сидят Немирович-Данченко и Станиславский. Выглядело, представьте, так: городовой останавливает этот английский кеб, чтобы пропустить вперед… ассенизационный обоз. Карикатура намекала, очевидно, на запрещение постановки на сцене «Саломеи» и «Каина». При всей исторической нелюбви к лондонским царевич не мог простить московским чиновным лицемерам и ханжам запрещение постановки «Саломеи».

Входная плата, по тем временам, была высокой, в буфете подавали дорогое шампанское. Антреприза оказалась весьма успешной, и вскоре капитал «Летучей мыши» составил сто тысяч рублей. Для царевича кабаре стало не только трапезной, но и отдохновением сердца, и он пропадал там целыми днями.

И еще в тот год Уар влюбился в Рахманинова. Царевича – поборника чистоты стиля – потряс полистилизм композитора, его виртуозное исполнение собственных шедевров и конечно же истинно романтический его образ.

Ни в один из предшествующих годов в Москве не наблюдалось столь массовой тяги за границу, как теперь. Столичные обыватели даже в годы треволнений, которые не так давно пережила Москва, не бежали за границу в таком огромном количестве. Канцелярия генерал-губернатора, выдающая заграничные паспорта, осаждалась тысячами лиц. Такая тяга за границу объяснялась вовсе не недоверием к отечественным дачным «монрепо»: после революционных смут больший круг лиц узнал, что за границу ездить значительно дешевле, чем на отечественные курорты. Общество потребителей «Взаимная польза» недоедало, негодовало и затягивало потуже ворот и галстуки.

Московским нетрадиционным потребителям было не до курортных грез московской плоти и даже не до собственной сытости. Все лето Элизий Бомелий собирал и сушил листья хрена, изготовлял настой из семян дурмана, вымачивал листья в настое и вновь высушивал их, повторяя процедуру бесчисленное множество раз с целью довести продукт до нужной кондиции.

Еще зимой военно-морское ведомство уведомило общественность, что вооружение шести подводных лодок поручено казенному Балтийскому и частному Невскому заводам. Первый из них получил заказ на три подводных лодки нового типа, спроектированных инженером Бубновым по особым заданиям технического комитета. Пока лодки стояли на балтийской верфи, следовало быстро решать вопрос. Май начинался мирно: революционеров временно урезонили, московские дорожные строители приступили к постройке арбатской линии городского трамвая. На всем протяжении уже приготовлены были к укладке рельсы. А в Санкт-Петербурге на судостроительной верфи Крейтона на Малой Охте состоялся спуск самой большой подводной лодки «Аллигатор».