Полиция не чаяла такой удачи. По распоряжению начальника сыскного ведомства накануне производилась облава. Задержали четыре десятка воров, но без главаря, что несколько омрачало торжество. Поэтому, заполучив Лангфельда, притом без особых к тому усилий, обер-полицмейстер обещал Адаманскому не только благодарность, но и денежное вознаграждение, чем репортер был несказанно обрадован. В последнее время, ощущая острый недостаток средств, он собрался было засесть за роман, но дальше описания натуры – подмосковной деревеньки Трудолюбовки – дело не шло. Уж очень мрачные нравы царили в том идиллическом пейзаже: ущербные пейзане, худые коровы, пьянство и разор. Свобода, подаренная государем-мучеником, впрок крестьянам не пошла. Никакой пасторали не выходило. В результате из-под пера Адаманского вызревал не роман, а социальная драма – тяжелая, смердящая и безысходная. Кто ж такое читать станет? Так устроена была голова Адаманского: он и в городе видел не героев любовного романа, а сплошь чиновников, ворующих за-ради поддержания семьи, пьющих мастеровых, грязных визгливых торговок – дрянную жизнь дрянных людей и повсеместный разбой. Собственно, ничего другого он и не мог увидеть – в другие круги допущен не был. Хотелось, конечно, пуститься в фантазии о проплывающих мимо в дорогих колясках и авто роскошных феминах. Но что он знал о небожительницах? Ни уклад, ни ценности их духовные и нравственные, ни чувства, ни манера их выражения не были ему ведомы. Разве что наняться в такое семейство учителем и лицезреть все воочию. Хотя, кажется, мсье Стендаль уже использовал этот ход. Да и не один только Стендаль. Адаманскому претило идти исхоженным путем. Он мечтал о головокружительных приключениях, в том числе и амурных, которые так обидно отсутствовали в его жизни. Что же до московских уголовных происшествий, то ни одно из них не тянуло на роман, а все они, вместе взятые, никак не хотели выстраиваться в единый сюжет. В силу совокупности сих огорчительных причин и оставался он заурядным хронистом заурядной жизни Москвы.
Газет теперь публика тоже не читала, желая отгородиться от революционных и уголовных ужасов. И если во время войны тиражи росли на патриотической почве – обыватель усердно вел счет потерь, – то теперь тиражи падали, а с ними и гонорары.
Покинув с высоко поднятой головой участок, хроникер решил, что спешить на встречу с осведомителем уже не имеет смысла, а нужно срочно писать по горячим следам репортаж. Причем делать это следует непременно в каком-нибудь приятном месте. Вчера Адаманским были получены восемь рублей гонорара, часть которого он и собирался теперь употребить на восстановление пошатнувшегося за ночь здоровья. Отчего бы достойному человеку не вознаградить себя за труды и доблесть? Выбор его пал на дорогую кофейню Филиппова. Впрочем, что смертный человек может знать о своем выборе? Не исключено, что он был определен хроникеру свыше. Сам же Адаманский пребывал в уверенности, что в кофейню его загнала метель.
Сын знаменитого булочника Филиппова переустроил заведение на европейский манер, с целью привлечь публику состоятельную, с изысканным вкусом. Одни только зеркальные окна и мраморные столики влетели ему в о-го-го какую копеечку! Посетителей встречали лакеи в смокингах, резко контрастировавших с ярославскими лицами потомственных половых. Тем не менее это претенциозное заведение быстро обрело весьма сомнительную славу «вшивой биржи». Состоятельные москвичи не спешили менять свои привычки, поэтому в числе завсегдатаев кофейни случались комиссионеры, агенты игорных домов, которые устраивали здесь нечто вроде сходок, и сыщики, которые «пасли» сих господ. Здесь происходила вербовка азартных посетителей в игорные дома. И кому, как не Адаманскому, было знать, что тут обделывают свои темные дела благопристойные с виду наводчики? В дни бегов и скачек кофейня полнилась публикой разного чина и звания с беговыми и скаковыми афишами в руках. В этой респектабельной с виду кофейне они получали от «жучков» сведения, на какую лошадь следует ставить. Вот и теперь фартовые личности обсуждали вполголоса новость, которая для них никакой новостью как раз не была, а просто волею случая сделалась достоянием публики. Дело было в подмене лошадей с целью завладения призом. Вчера в покушении на такой подлог был изобличен один весьма почтенный господин, выведший на ипподром под видом назначенного в гандикап Почтителя другого своего рысака – Урагана, обладающего значительно большей резвостью, и один из судей – бывший владелец обоих названных рысаков – опознал их и указал на подмену. Вышел большой скандал. Нельзя было исключить вероятность, что дело перейдет в суд.
Адаманский решительно направился мимо «жучков» к столику у окна, но дорогу ему как бы случайно загородил лакей.
– В кредит не отпускаем-с, – не глядя в глаза, предупредил он Адаманского, окинув профессиональным взглядом клиента.
Подивившись такой встрече, корреспондент сунул руку в карман и обнаружил, что карман взрезан, а наличности и след простыл. То ли Лангфельд во время задержания явил чудеса профессиональной сноровки, то ли кто-то из пассажиров конки воспользовался подвернувшимся случаем, – что уж теперь гадать? Хроникер, проклиная всех жуликов Первопрестольной, собрался было пойти в знакомую лавку, отпускавшую ему в долг, и купить фунт жареной колбасы, чтобы позавтракать ею в редакции, но тут случилось неожиданное. Прилично и даже щегольски одетый молодой человек, сидевший спиной к «жучкам», по виду ровесник Адаманского, только до странности бледный лицом, откровенно скучал, хотя корреспондент поклясться мог, что при всем деланом равнодушии тот внимательно прислушивался к шепотку «вшивой биржи». А тут такая забавная сценка приключилась на его глазах: выпроваживают фраернувшегося клиента. Натешившись зрелищем, смертельно бледный господин предложил Адаманскому не уходить, а составить ему компанию к взаимной пользе: оный молодой человек угощает Адаманского, а тот рассказывает ему какую-нибудь интересную историю.
– Так вам повезло, сударь! Ведь я – корреспондент! У меня этих историй!.. У вас денег не хватит угощать! – обрадовался Адаманский.
– За это не беспокойтесь, – ответил щеголь.
Что-то в облике нежданного благодетеля показалось корреспонденту страшно знакомым и напомнило ему о событиях скорее печального характера. У Адаманского была профессиональная память на лица.
– А не мог ли я вас видеть в Угличе, на Дне памяти убиенного царевича Димитрия?
Несколько лет тому назад довелось корреспонденту присутствовать в упомянутом Угличе на ежегодном ритуале: 15-го мая все дети Углича и его окрестностей, до восьмилетнего возраста, собираются в кремле и здесь, после богослужения, совершаемого с особой торжественностью, участвуют в крестном ходе вокруг дворца, в котором некогда жил царевич Димитрий, злодейски убитый при так до конца и не выясненных обстоятельствах. А то был как раз юбилейный год – отмечали 310-ю годовщину злодейства. По окончании крестного хода Уар (а бледный господин в кофейне был конечно же он) раздавал детям гостинцы и игрушки. Посещение Углича было во всех смыслах тяжелым переживанием для царевича. Адаманский же, испытывая любопытство в отношении сего смертельно бледного благотворителя, имел намерение поинтересоваться его личностью, но тот как-то быстро исчез из виду. Говорили: уехал на моторе, притом сильно спешил, а сам репортер был уведен кем-то из коллег в местный трактир.