Она вернулась к костру и спросила:
— Так ты из Улья?
— Чего?.. А, нет! Я ж говорю: не люблю вас, большаков. Я сам по себе.
— А дирижабль твой…
— Это термоплан, — важно поправил карлик. — Я сам его смастерил. Он теперь мне и дом, и работа, и единственный друг. Вот так-то!
— А что такое «термоплан»?
— Хочешь, полетели со мной? Сама увидишь. — Прозрачные глазки карлика хитро заблестели. — А рассказывать долго, ты и не поймешь, поди.
— Полететь? — Прежде у Йоли ни разу не возникало подобной мысли. — На дирижабле?
— На термоплане.
— Не, у меня внизу еще дела.
— Ну и зря. Когда еще полетаешь? Кто такой добрый, как я? Кто еще предложит?
— Человеку место на земле. Хотя в небо я вообще-то люблю глядеть, оно красивое.
— Во! Точно! — Чак обрадовался еще больше. — Небо красивое! А когда ты сам в нем плывешь, так красота и вовсе неописуемая! Полетели? Или боишься?
— Я не боюсь. — Йоля не обиделась, она размышляла над предложением Чака. — Я страх убила. Но только когда я небо в первый раз увидела, долго после блевала. Страшно было с непривычки. Из Харькова я.
— A-а, вон оно что…
Чак снял котелок с огня, Йоля всыпала заварку и подставила кружку под струю. Она задумалась: а в самом деле, когда ей удалось убить страх по-настоящему? Ведь не тогда же, когда опрокинула котел с кипящим чензиром на ночную тварь? Тогда она уже была бесстрашная. Может, когда ее схватили пушкари? Или когда она узнала, что всю ее банду перебили? Или когда впервые увидела небо? Или когда они с Игнашом выручали Самоху, угодившего в плен к людоедам? А может, в ту самую ночь, когда самый лучший во всей Пустоши человек истекал кровью на ее руках?..
— Из Харькова, значит, — разглагольствовал тем временем Чак. — Я там тоже бывал. Далеко тебя занесло…
— Оружие из Харькова по всей Пустоши движется. А оружие и людей ведет, — сказала Йоля.
— Оружие, да, это верно. А еще у вас в Харькове замки хорошие делают. Особенно такие, с пружиной. Ой, сколько я с ними намучился! И что правда, то правда, по всей Пустоши сейчас они стоят, замки эти. Даже на Крыме! Ну что за вредный народ у вас в Харькове их мастерит! Такую штуковину придумать! Знаешь, сколько я отмычек об них изломал? Сколько проволок зазря погнул?
— А их нужно двумя проволочками открывать, тогда не будешь мучиться. Одну, потоньше, вывернешь вот так, — Йоля покопалась в кармане и показала стальной стержень, — чтобы пружину отжать, а вторую уже как обычно.
— Да, это я тоже просек, но уже после… А потом другой способ нашел… Постой, а ты откуда знаешь? Сама, что ли, замки вскрывала? Нет, правда? Эх, красотка, ты как хочешь, но нас с тобой судьба не зря свела. За такую встречу нужно не чай пить. Погоди-ка, я сейчас! Возьму на «Каботажнике», у меня еще осталось маленько. Будто знал, что такой случай выпадет. Хотя, если честно, я думал фотоэлементы здесь найти и после этого на радостях напиться… Но так тоже неплохо! Так даже лучше!
Карлик вскочил, Йоля пошла следом, чтобы поглядеть, как он будет взбираться на термоплан. Несмотря на невеликий рост, двигался Чак очень резво. Быстро-быстро перебирая короткими конечностями, он вскарабкался по выщербленной стене, потом Йоля заметила, что на крышу из подвешенного под газовой емкостью автобуса ведет веревочная лестница. Вернулся Чак мигом, теперь он волок сумку на переброшенной через плечо лямке. Бок сумки оттопыривала объемистая фляга.
Когда Чак спрыгнул на землю, Йоля понимающе кивнула:
— Форточным работал — по ухваткам вижу.
— А то! Я мастер, — похвалился Чак. — В такие, бывало, щели забирался, куда большакам не то что пролезть — и заглянуть-то напряжно. А ты, значит, разбираешься?
— Из Харькова я, — напомнила Йоля, — тоже форточной была.
— Ну идем, идем! — Чак потянул ее за рукав к костру. — Нет, чтоб меня платформа расплющила, это неспроста, что я тебя встретил! Это, прямо скажем, знак судьбы. Чую, нынче мне подфартит, найду солнечную батарею.
— Чего-чего, ты сказал, найдешь?
— А… долгий разговор. Мне один большак, Разин его зовут, такую мысль подкинул. Э, да сейчас покажу! Не то ты не поймешь, если словами.
Карлик отвернул крышку фляги и налил Йоле и себе. Отчетливо пахнуло крепким спиртным духом и еще чем-то кисло-сладким. Йоля понюхала кружку. Запах показался непривычным, но пожалуй, приятным.
— Э, красотка, все ты перепутала, — хитро подмигнул Чак. — Это ж пить полагается, а не нюхать! Ну, давай за доброе знакомство. Эх, как правильно я сделал, что не стал в тебя нож швырять!
Йоля отхлебнула. Она собиралась ответить, что это, наоборот, она правильно сделала, что не спешила стрелять из дробовика… но не смогла и слова вымолвить, так полыхнуло внутри от глотка Чакова пойла. Да что там слово — даже дыхание сперло! Сперва резкий вкус выжал из глаз слезы, но после по горлу и груди раскатилась теплая волна, стало хорошо. Йоля утерла слезы, высморкалась и поглядела на Чака. Теперь он казался ей свойским и приятным. Ну, будто в одной банде промышляли целый сезон. Даже немного захотелось полетать с ним на термоплане со странным именем «Каботажник». Именно это и было написано на борту автобуса — она прочла, пока Чак лазил за сумкой.
Карлик тоже повеселел, спросил, хороша ли наливочка, затем снова полез в сумку, выудил ветхие листочки, завернутые в отрез мягкой кожи.
— Во, гляди, красотка, это мне Разин малевал. Вот такая схема, здесь элемент кремниевый, он солнечные лучи принимает, электричество выдает, мы его по проводам, электричество, значит, — Чак разволновался, тыкал коротким пальчиком в рисунок, тараторил, захлебываясь, — и вот сюда, к аккумулятору! Солнечного света всегда в достатке, его ж полным-полно! Его всем хватит, а это энергия! Я все продумал, я такую штуку на «Каботажнике» поставлю, и тогда, тогда!.. Эх, красотка, тогда полечу!
Бесцветные глазки Чака заблестели, Йоле показалось, что он вмиг сделался выше ростом и аж светился изнутри, пока про свою мечту толковал.
— А это уже все готово? — поинтересовалась она.
— Самого-то главного, фотоэлемента, у меня пока нет. Пытался замену подыскать, с мастерами советовался — никто не умеет, никто не знает, где подходящий кремний взять. Но ты гляди сюда! — Чак зашуршал новым листком, еще более хрупким, чем прежний. Бумага была протерта на сгибах до прозрачной ветхости и едва не развалилась, когда он совал ее Йоле. — Вот! Вот оно! Предки до Погибели всего этого добра столько понаделали, что проще старый фотоэлемент отыскать, чем самому мастерить! Эй-эй, осторожней! Это древняя бумага, до Погибели отпечатана, осторожней верти! Ты знаешь, сколько серебра с меня за эти листочки прежний владелец слупить хотел? Гору, чтоб меня платформа расплющила, гору серебра требовал!
— Ну и как, заплатил ты ему?