– Тем более что самого графа де Нота видели там ночью… – вставил мальчишка, – рядом с тем домом.
– Какой дом? – потребовал ответа молодой рыцарь, единственный, кто не верил обвинениям.
– Да какая разница-то? – воскликнула торговка зеленью. – Убивец на свободе!
– Ну, еще бы, он же любимчик короля! – Найджел усмехнулся, пристально глядя на молодого рыцаря: что еще он сможет сказать в защиту своего магистра? А то, что этот молодой человек состоит в ордене Священного Пламени, мнимый слуга судьи понял сразу же по броши на его плаще в виде двух скрещенных мечей, сливающихся в клуб огня.
– Какой дом? – сурово повторил паладин, крепко схватив мальчишку за плечо – спорить он больше не собирался, тем более что толпа уже изливалась криками и обвинениями. Все вокруг поддерживали этого мерзкого толстяка, походящего на большую луковицу.
– Я точно не помню, господин… – пролепетал бродяжка. – Но вроде бы Ганновер, восемнадцать.
Больше ничего не сказав, молодой человек бросился прочь с площади, преследуемый подозрительными взглядами. Люди продолжали расспрашивать мальчишку, а Найджел Шнек подливал масла в огонь, подкидывая недалеким горожанам и темным крестьянам все больше придуманных фактов, свидетельств и заявлений, в меру разбавляя их настоящими. Вскоре на рыночной площади уже никто не сомневался в виновности Ильдиара де Нота…
Паладин Священного Пламени несся по переулку, словно молния, синий плащ вился за спиной, а подкованные сапоги стучали по мостовой. Воздух уже начинал резать легкие, и казалось, что рыцарь сейчас упадет, так и не добежав. Но вот уже и главная улица…
– Милорд! – закричал молодой человек, еще издали завидев как раз выходившего из здания прецептории их ордена великого магистра. Граф де Нот обернулся на крик, во всем его виде читались боль и усталость.
– Вы уже знаете, милорд? – хриплым после долгого бега голосом спросил парень. Он согнулся вдвое, пытаясь привести в порядок дыхание и обуздать бешено колотящееся сердце.
– О чем знаю, Джеймс? – Фигура графа, обычно полная силы и энергии, как-то вся поникла, и обычно волевой взгляд померк. Вид Ильдиара де Нота был, как и всегда, безупречен: длинные каштановые волосы расчесаны и собраны в хвост, короткая бородка аккуратно подстрижена, одеяние вычищено, а золотые детали натерты до блеска. Но знавший этого человека всю свою жизнь сэр Джеймс Доусон сразу же заметил, что графа что-то тяготит настолько, что он стал походить на старую, местами стершуюся от времени гравюру.
– Милорд, вас обвиняют в убийстве! – выдавил из себя носитель синего плаща.
– Неужели? – равнодушно поднял бровь граф де Нот. Казалось, что ему все равно.
– Люди кричат на улицах, что вы виновны в смертоубийстве на улице Ганновер.
– Что? – Тут уж недоумение смогло пробиться сквозь пелену безразличия. – Аллея Ганновер? Ганновер, двадцать пять?
– Нет, – удивленно ответил Джеймс. – Старый министр Уэрнер убит, как и вся его семья. Они жили по адресу Ганновер, восемнадцать.
– Томас Уэрнер?! Восемнадцать? – Казалось, сэр Ильдиар де Нот вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. – Бансрот подери!!! Только не это! Но ведь там был праздник… танец… шарманка… Эта Бансротова шарманка…
– Милорд, я знаю, что все обвинения ложны, – поспешил заверить графа рыцарь. – Это клевета!!!
– Благодарю, паладин, это действительно гнусная ложь… – Магистр окунулся в какие-то свои мысли.
– За дело взялась тайная стража.
– Значит, и Орденский Трибунал. Джеймс, отдай от моего имени распоряжение святым братьям не покидать здание прецептории ордена и не оказывать сопротивления…
– Но почему, милорд? – удивился молодой человек. – Почему бы не отдать приказ о быстром сборе? Я уверен…
– Потому что, мой друг, сопротивлением мы лишь упрочим их мнение в моей виновности. – К предводителю мгновенно вернулись спокойствие и рассудительность – именно те качества, за которые его уважали орденские братья и которых ему так недоставало, чтобы забыть хотя бы на пару мгновений о похищении леди Изабеллы. – Предупреди всех и быстро уходи. К полудню тебя не должно быть рядом с прецепторией Священного Пламени.
– Но…
– Мне понадобится в городе человек, которому можно доверять, – разъяснил великий магистр, – если за дело взялся Высокий Орденский Трибунал, то здание будет оцеплено… Под арестом ты не сильно мне сможешь помочь.
– Что вы будете делать, милорд?
– Пойду к королю, – ответил граф де Нот, застегнул плащ с оторочкой из лисьего меха и направился в сторону дворца.
* * *
Наступил полдень. Главные ворота Гортена были уже давно открыты, и по тракту к ним громыхало расшатанными колесами множество телег, везущих различные товары к предстоящему ярмарочному дню.
По широкой разъезженной дороге, ведущей к городу с востока, быстро приближался всадник. Гнедой конь был пущен в галоп и летел так, словно на его спине сидел вовсе не человек, а кошмарный демон из бездны. Стальные подковы мощными ударами выбивали дорожную пыль, в стороны летели камни и грязь – всадник ничуть не заботился о том, чтобы придержать своего скакуна. Даже если на его пути оказывались препятствия в виде зазевавшихся пеших путников, те едва успевали увернуться из-под копыт. Ругаясь, сыпля проклятиями и неизменно поминая Бансрота, те, кому посчастливилось вовремя отскочить на обочину, грозили вслед спешащему всаднику кулаками и кляли королевскую службу Крестов. Эх, не так, совсем не так полагалось вести себя срочному посланнику, везущему письмо с «тремя крестами»
[9]
. Согласно Почтовому кодексу, гонец, следующий галопом по населенной местности или оживленному тракту, обязан был предупреждать путников о своем приближении звучным выкриком: «Дорогу! Дорогу!» и сигналом рожка. И только буде те добровольно не уберутся в стороны, ему разрешалось силой пробивать себе путь, не считаясь с травмами и разбитыми черепами несчастных, попавших под лошадиные копыта.
Но этот посланник скакал молча, не обращая внимания на прохожих, будто ему отрезали язык и выкололи глаза, что, конечно же, было не так. Человек кутался в длинный темно-синий плащ с изображением желтой лилии на спине – символа служения трону. На его голову был надет капюшон, скрепленный прочными тесемками, чтобы не спадал на плечи при быстрой езде, отчего казалось, что не столько холодный ветер вынуждает его скрывать лицо, сколько возможность быть узнанным. Шею коня украшали две закрепленные на уздечке ленты белого цвета с тремя косыми крестами – знак первостепенной срочности. Большой дорожный мешок был приторочен на крупе животного, упряжь и седло были самыми обычными – армейского типа, и только одна небольшая деталь во всем облике всадника вызывала недоумение: странно, но на высоких кожаных сапогах человека отсутствовали шпоры, а конь при этом все равно несся вперед, будто за ним гналась стая голодных волков. Никто и не думал препятствовать бешено летящему по дороге всаднику, который быстро оставлял за спиной грязные бедняцкие предместья и постепенно приближался к видимым на много миль окрест величественным стенам столицы Ронстрада.