Могикане Парижа. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 61

— Ах да! Однако, принцесса, неужели вы полагаете, что у меня родовые поместья, как у вас?

— Когда человек лечит миллионеров, он должен купаться в золоте.

— В самом деле, господин Людовик, кажется, жители Ванвра и Ба-Мёдона собираются возвести храм в честь Эскулапа-спасителя.

— Хотите верьте, хотите — нет, дорогой господин Сальватор, а я боюсь, что оказал плохую услугу человечеству, когда спас от смерти достойного господина Жерара: мне не понравилось его лицо, и я не удивлюсь, если окажется, что в облике честного человека скрывается гнусный разбойник.

— Да, но все-таки, честный он человек или нет, вы его спасли?

— Увы, да… Скверное это все-таки занятие медицина!

— Скажи откровенно: сколько он тебе заплатил за три визита?

— Принцесса! Я намеренно не оставил свой адрес и не был у господина Жерара с тех пор, как убедился в том, что он спасен. А потому денег я еще не получал.

— Поручи это дело мне, и я за него охотно возьмусь.

— Хорошо, только не сейчас.

— Когда же?

— Когда мы расстанемся, это будет мой тебе прощальный подарок.

— Договорились… А пока, смотри-ка, вон едет фиакр. Эй, кучер!

Кучер резко натянул поводья, свернул влево и остановился в четырех шагах от компании.

— Видно, придется исполнить твое желание, принцесса! — заметил Людовик.

Он обернулся к Сальватору и прибавил:

— До свидания, сеньор комиссионер, хотя я больше чем когда-либо уверен, что вы переодетый принц из «Тысячи и одной ночи».

Сальватор улыбнулся; молодые люди пожали друг другу руки.

Шант-Лила через плечо послала Сальватору один из самых убийственно кокетливых своих взглядов; Людовик перехватил его.

— Это еще что такое, принцесса?! — спросил он, притворяясь рассерженным.

— Ах, клянусь честью, не умею я лгать! — воскликнула

Шант-Лила. — До того мне понравился этот комиссионер, что, если бы я не поклялась тебе в верности на три недели вперед, уж я знаю, с каким поручением я бы к нему обратилась!

— Куда везти, хозяин? — спросил кучер.

— Приказывайте, принцесса! — предложил Людовик.

— Застава Сен-Жак! — крикнула Шант-Лила. Фиакр покатил в указанном направлении.

В ту минуту как фиакр, увозивший Людовика и Шант-Лила, заворачивал на улицу Сен-Дени, Сальватор заметил в одной из подворотен, в которые словно стыдится заглянуть солнце, двух людей. Они шли в обнимку, похожие на тени, выступающие не из поэтически описанной Вергилием преисподней, не из мрачного ада Данте, а из обыкновенной сточной канавы; по запаху алкоголя, табака, чеснока и валерьяны, исходившему от них вместо ароматов юности, весны и фиалок, которые унесли с собой двое влюбленных, Сальватор с закрытыми глазами узнал бы папашу Фрикасе, поставщика кошатины в близлежащие кабаки, и его верного помощника и друга Багра, тряпичника-мусорщика, — тем более он их узнал, сидя с открытыми глазами.

Для людей, подобно Ретифу де ла Бретону и Мерсье, тщательно изучающих вкусы, нравы, обычаи низших классов, бедных слоев общества, будет крайне удивительно увидеть тряпичника, у которого есть друг. Мы понимаем ваше удивление, господа, и сами весьма удивились бы и даже усомнились в этом, если бы наши обязанности романиста (скверное, надо признаться, это занятие, как говорил только что наш друг Людовик и как нетрудно будет в этом убедиться, ибо оно вынуждает нас шататься по подобным клоакам) не давали нам привилегии все знать.

В самом деле, тряпичник, рожденный бродягой (мы согласны с мнением моралистов, утверждающих, что человек является рабом своего темперамента), покидает отчий дом в самом нежном возрасте, чтобы «тряпичничать» (глагол действительного залога, но в то же время непереходный), ведя кочующий, почти дикий, почти всегда ночной образ жизни; спустя несколько лет он становится настолько чужим в своей семье, что предает забвению имя своего отца и даже свое собственное, довольствуясь кличкой, которую ему дали или он выбрал себе сам; он дошел до того, что и возраст свой забыл! Итак, мы полагаем, что тряпичник вряд ли способен на дружбу.

Ведь прежде всего дружба — это чувство, основанное на самоотречении, а такие чувства, встречающиеся гораздо чаще, чем может показаться, среди представителей низших классов, не встретишь у тряпичника, этого парии западного общества. Прикрывшись отвратительнейшими лохмотьями, он притворяется циником, противопоставляет себя целому свету, потому что инстинктивно чувствует к себе всеобщее отвращение; постепенно он становится мизантропом, занудой, а порой и злюкой, но всегда ожесточенным и черствым.

Заметим, кстати, что среди тряпичников нередко можно встретить закоренелых преступников, а среди тряпичниц — проституток низкого пошиба.

Что способствует мизантропии тряпичника, что делает его еще менее общительным, так это злоупотребление крепкими напитками: эта пагубная страсть переходит у него все границы. Водка для тряпичника, а в особенности для тряпичницы (ведь у этого странного зверя есть своя самка), обладает невероятной притягательной силой, которую ничто не может умерить; оба они ограничивают себя в еде, чтобы как можно чаще предаваться заветной страсти. Они воображают, что этот огненный напиток поддерживает в них силы наравне с едой, и принимают неестественный подъем сил при употреблении алкоголя за реальность, тогда как чрезмерное возбуждение является всего-навсего результатом раздражения, обжигающего желудок, и алкоголь вовсе не подкрепляет силы. Вот почему среди тряпичников смертность вдвое выше, чем даже среди нищих.

Из-за злоупотребления алкоголем обыкновенное вино кажется им пресным и безвкусным. В исключительных случаях тряпичник оставляет на время водку и заменяет ее подогретым вином, сдобренным перцем, лимоном и корицей, к немалому огорчению кабатчиков, которые хотя и не забывают получить деньги с клиентов, но возмущаются тем, что нищие позволяют себе быть разборчивыми.

Итак, становится понятно, как трудно какому-либо чувству завладеть душой несчастного изгоя, находящейся во власти грубых инстинктов! Как тут не удивиться при виде тряпичника, братающегося с другим человеком, будь то даже кошатник, каковым является наш старый знакомый папаша Фрикасе.

По правде говоря, папаша Фрикасе был не настолько дружен со своим приятелем Багром, как могло сначала показаться. Он был таким же другом тряпичнику, как медведь — своему хозяину, кот — мышам, волк — ягненку, жандарм — заключенному, а торговый пристав — должнику.

Багор в самом деле задолжал папаше Фрикасе, и задолжал неслыханную сумму, если учесть, что в среднем Багор не зарабатывал за день — вернее, за ночь — и двадцати су. Долг Багра вместе с процентами составил в это время фантастическую сумму в сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.