Могикане Парижа. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 51

Потом он продолжал отеческим тоном… Ах, ваше высочество, хотел бы я дать вам о нем представление! Итак, он сказал:

«Ты счастливее меня, милый Сарранти, ведь ты увидишь моего дорогого мальчика, да благословит его Господь! Это тебе награда за твою преданность! Отдай ему эту прядь волос, передай вот это письмо и скажи, что я тебе велел поцеловать его. В тот момент, как ты его поцелуешь, как почувствуешь на своих щеках прикосновение его губ, скажи себе, Сарранти: „За этот поцелуй император был готов пожертвовать целой империей, завоеватель — славой, а пленник — остатком своих дней!“»

Юноша и воин снова обнялись, прижались друг к другу и зарыдали!..

В последовавшие затем несколько минут юный принц глубоко задумался и г-н Сарранти мог полюбоваться им вдоволь.

Когда герцог поднял голову, собираясь обратиться к г-ну Сарранти с вопросом, он увидел, что глаза корсиканца светятся радостью.

Дело в том, что, пока принц был погружен в размышления, его мужественная красота предстала перед заговорщиком во всем блеске. В эту минуту на лице молодого человека отражались все чувства, разбуженные в его душе рассказом верного товарища его отца: гнев и гордость, нежность и сила. Его выразительное лицо, презрительно сжатые губы, сверкающий взор — вот о таком прекрасном лице и мог мечтать Сарранти для сына своего кумира. Он от души жалел, что генерал Лебастар де Премон не может полюбоваться герцогом вместе с ним.

— Еще раз благодарю вас, сударь, — проговорил принц, поднимая на Сарранти влажные от слез глаза и подавая ему руку. — Спасибо за радость и печаль, которые вы мне доставили за этот час! Теперь мне остается узнать, что произошло с вами с той минуты, как вы оставили моего отца, и вплоть до сегодняшнего дня.

— Ваше высочество! — отозвался Сарранти. — Речь совсем не обо мне, и я бы ни за что себе не простил, если бы из-за меня вы стали терять драгоценные минуты.

— Господин Сарранти! — возразил принц твердо и в то же время ласково, заставив дрогнуть сердце старого солдата: в интонации этого голоса ему послышались знакомые нотки. — Господин Сарранти! Эти минуты, которые вы опасаетесь отнять у меня, — самые дорогие в моей жизни. Позвольте же мне продлить удовольствие, насколько это будет возможно. Прошу вас ответить на мои вопросы.

Сарранти поклонился в знак того, что готов повиноваться.

— Я читал в газетах, — продолжал молодой человек, — что вы были замешаны в заговоре, имевшем целью мое возвращение во Францию; с тех пор прошло около семи лет. Из злобных брошюр я узнал имена некоторых мучеников. Расскажите мне об их жизни, борьбе, смерти. Ничего от меня не скрывайте! Мой ум и сердце, как мне кажется, смогут все понять и прочувствовать: не приукрашивайте правду; я уже давно мечтал об этой минуте и готов ко всему.

И неутомимый конспиратор во всех подробностях поведал принцу о заговоре, который заставил его покинуть в 1820 году Францию, о том самом заговоре, что уже фигурировал в нашем рассказе; потом юный принц мысленно последовал за Сарранти в Пенджаб, увидел двор гениального Ранджит-Сингха; заговорщик рассказал принцу, как встретился там с генералом Лебастаром де Премоном, как он, Сарранти, смягчил его боль, причиненную известием о смерти Наполеона, дав понять, что его жизнь в Индии не была бессмысленной: сыну императора тоже могут понадобиться преданные слуги; с этого времени они с генералом жили только мыслью о великом деле, ради которого прибыли в Вену, — с мыслью о похищении Наполеона II.

Принц слушал с восхищением, и в то же время с его лица не сходило выражение озабоченности.

— Вот мы и подошли к главному: теперь я знаю вашу цель. Каковы же средства исполнения задуманного?

— Ваше высочество! Наши средства — двоякого рода: материальные и политические. К материальным можно отнести кредиты в банке Акроштейна и Эскелеса в Вене, Гроциуса в Амстердаме, Бэринга в Лондоне, Ротшильда в Париже. Объединив все эти кредиты, мы можем рассчитывать более чем на сорок миллионов. В нашем распоряжении шесть полковников, которые отвечают за свои полки; двое из них будут стоять гарнизоном непосредственно в Париже начиная с пятнадцатого февраля. Что касается политических средств, то в Польше, Германии, Италии вот-вот вспыхнет революция. Пусть только во Франции начнется освободительное движение, и оно, подобно Энкеладу, всколыхнет весь мир.

— А Франция? Как же оно начнется во Франции?.. — начал было молодой человек, не давая Сарранти отклониться от предмета, занимавшего его самого.

— Вы, ваше высочество, следили за состоянием умов во Франции?

— Каким образом я, по-вашему, мог это делать? От меня беспрестанно пытаются скрыть правду! До меня доходят слухи, и только. Меня ослепляет исходящий оттуда свет, и это все.

— Ах, ваше высочество! Значит, вы не представляете себе, насколько благоприятно время для исполнения наших планов; настолько благоприятно, что, если революция произойдет не в вашу пользу, она все равно произойдет, только в пользу другого человека или другой идеи: герцога Орлеанского или республики.

— Так во Франции зреет недовольство, сударь?

— Более того, ваше высочество: Франция чувствует себя униженной.

— Тем не менее, она молчит!

— Как эхо, ваше высочество.

— Она сгибается!

— Как сталь!.. Франция не простит Бурбонам вторжение тысяча восемьсот четырнадцатого года, оккупацию тысяча восемьсот пятнадцатого; последний запал Ватерлоо еще не подожжен, и французам нужен лишь предлог, повод, сигнал, чтобы взяться за оружие. Правительство предоставляет им такой предлог, принимая законы о праве старшинства, законы против свободы печати, законы против суда присяжных; этот повод представится — в связи с чем, не знаю, да с чем угодно, — а сигнал подадим мы сами, ваше высочество, когда прибудем туда и у нас будет возможность действовать от вашего имени.

— Но какие у вас доказательства, — спросил герцог, — что во Франции ждут моего возвращения?

— Какие доказательства, ваше высочество?! Вы рискуете повести себя как неблагодарный сын по отношению к обожающей вас матери!.. Какие доказательства?! Да постоянные заговоры с тысяча восемьсот пятнадцатого года: голова Дидье, павшая в Гренобле; головы Толлерона, Пленье и Карбонно, павшие в Париже; головы четырех сержантов из Ла-Рошели, скатившиеся на Гревской площади; Бер-тон, расстрелянный в Сомюре; Карон, расстрелянный в Страсбург; Тан, вскрывший себе вены в тюрьме; Дермонкур, скрывающийся на берегах Рейна: Каррель, пересекающий Бидасоа; Манури, находящий убежище в Швейцарии; Птижан и Бом, уезжающие в Америку… Разве вы не знаете о существовании огромной ассоциации, возникшей в Германии под именем «иллюминизма», перенесенной в Италию под названием «карбонаризма» и в эти часы вырастающей в парижских катакомбах под именем «Общество карбонариев»?

— Сударь! — сказал, поднимаясь, принц. — Я докажу вам, что знаю это, недостаточно, может быть, однако я старался узнать все, насколько это было возможно. Да, мне знакомы имена всех этих мучеников; но неужели они пострадали ради меня? Ведь кое-кто из них участвовал в заговорах в пользу герцога Орлеанского, не правда ли? Дидье, к примеру. А другие сложили голову во имя республики, как Дермонкур и Каррель, верно?