Я подняла глаза на графа, недоумевая.» Продолжайте!» — сказал он. Я стала читать дальше:
«355. Если совращенное или похищенное лицо — девочка моложе шестнадцати лет, виновный приговаривается к каторжным работам на срок…»
Я начала кое-что понимать и побледнела.
— Негодяй! — пробормотал Сальватор.
«Это как раз случай господина Жюстена», — холодно заметил граф.
«Да, сударь, — отозвалась я. — С той, однако, разницей, что я последовала за ним по своей воле; я во всеуслышание объявлю, что он спас мне жизнь, что я всем ему обязана и…»
Он меня перебил.
«Это предусмотрено в следующей статье, — сказал он. — Читайте!»
Я стала читать:
«356. Если девочка моложе шестнадцати лет дала согласие на то, чтобы ее похитили, или добровольно последовала за обольстителем в возрасте двадцати одного года и старше…»
«Господину Жюстену, — снова перебил меня граф, — исполнилось тогда двадцать два: я справлялся о его возрасте… Продолжайте…»
Я продолжала читать:
«…в возрасте двадцати одного года и старше, он приговаривается к каторжным работам на срок…»
Книга выпала у меня из рук.
«Жюстен заслуживает не наказания, а награды!» — вскричала я.
«Это решит суд, мадемуазель, — холодно произнес граф. — Однако заранее должен вас предупредить, что за совращение несовершеннолетней, за заточение ее в своем доме, за намерение жениться на ней без согласия ее родителей, принимая во внимание, что эта несовершеннолетняя богата… Вряд ли суд сочтет господина Жюстена невиновным».
«О!» — вскрикнула я.
«Во всяком случае, — продолжал граф, — вы можете попытаться убежать, и вопрос будет решен».
Он вынул из кармана бумагу и развернул ее. На документе стояла гербовая печать.
«Что это?» — спросила я.
«Ничего особенного: выданный мне заранее ордер на арест; как видите, здесь стоит имя господина Жюстена. Итак, его свобода в моих руках. Не пройдет и часа после того, как вы сбежите, и его честь окажется в руках правосудия».
Я почувствовала, как мой лоб покрылся испариной; ноги у меня подкосились, и я упала в стоявшее неподалеку кресло.
Граф нагнулся, подобрал Кодекс и положил раскрытым мне на колени.
«Возьмите! — сказал он. — Я оставляю вам эту книжечку… Подумайте на досуге о статьях триста пятьдесят четвертой, триста пятьдесят пятой и триста пятьдесят шестой и не говорите больше, что вы не вольны уйти отсюда».
Поклонившись с деланной учтивостью, он удалился…
Сальватор отер пот со лба.
— И ведь он сделал бы, как обещал, негодяй! — пробормотал он.
— Мне тоже так показалось, — согласилась Мина. — Вот почему я не убежала, вот почему я не написала Жюстену, вот почему я затаилась, словно умерла!
— И правильно сделали.
— Я ждала, надеялась, молилась! И вот явились вы, друг Жюстена, вы и решите, что мне делать; но в любом случае передайте ему, что…
— Я скажу ему, Мина, что вы ангел! — подхватил Сальватор, опускаясь перед девушкой на колени и почтительно целуя ей руку.
— Ах, Боже мой! — воскликнула Мина. — Благодарю тебя за такую поддержку!
— Да, Мина, благодарите Бога, ведь само Провидение привело меня сюда.
— Однако вы ведь что-то заподозрили?
— Нет, я пришел совсем по другому поводу; я не знал, где вы, и полагал, что вы уже за пределами Франции.
— Зачем же вы явились в этот дом?
— Я расследовал другое преступление, о котором не могу вам пока рассказать, однако на время я вынужден прервать свое расследование… Займемся тем, что не терпит отлагательства, то есть вами. Все должно идти своим чередом.
— Как же, вы полагаете, мне следует поступить?
— Прежде всего необходимо сообщить о вас бедному Жюстену: пусть знает, что вы живы, здоровы и любите его по-прежнему.
— Вы обещаете передать ему это, не правда ли?
— Можете не сомневаться.
— А мне-то, мне кто передаст весточку о нем?
— Завтра в это время вы найдете ее в песке под этой скамейкой; если я не смогу прийти завтра, ждите вестей послезавтра на этом же месте.
— Спасибо! Тысячу раз спасибо, сударь!.. А сейчас уходите или хотя бы спрячьтесь: я слышу шаги, да и пес ваш, похоже, волнуется.
— Тихо, Брезиль! — шепнул Сальватор и указал псу на заросли.
Брезиль вернулся в лес.
Сальватор последовал за ним и уже наполовину скрылся в листве, как вдруг девушка подалась в его сторону, подставила ему лоб и попросила:
— Поцелуйте его за меня, как целуете меня за него! Сальватор коснулся ее лба губами, и поцелуй был такой же невинный, как лунный луч, осветивший их в это мгновение. Молодой человек поспешил скрыться в чаще.
Девушка не стала ждать, пока идущий по направлению к ней человек подойдет ближе: она поспешила к дому.
Спустя несколько мгновений Сальватор услышал незнакомый женский голос:
— Это вы, мадемуазель? Господин граф перед отъездом приказал мне вам передать, что ночной воздух слишком свеж и вы можете простудиться.
— Иду, иду! — отвечала Мина. И обе женщины пошли к дому.
Сальватор прислушивался до тех пор, пока удалявшиеся шаги не стихли окончательно.
Тогда он нагнулся, снова отыскал яму, отрытую Роланом, а пес опять принялся лизать то, что так напугало Сальватора.
— Это волосы ребенка! — пробормотал он. — Надо бы спросить у Рождественской Розы, не было ли у нее брата.
Отстранив Ролана, он засыпал яму ногой, примял землю, чтобы это место не привлекло чьего-либо внимания, и сказал:
— Мы уходим, Ролан! Но не волнуйся, собачка, мы еще вернемся… в один прекрасный день… или в одну прекрасную ночь!
XXII. ДОМ ФЕИ
Читатели помнят, что Сальватор пригрозил Броканте забрать Рождественскую Розу, если она не съедет с холодного и грязного чердака на улице Трипре, где мы впервые встретились с гадалкой.
Сальватор произнес всего несколько слов, но они так напугали Броканту, что та пообещала как можно скорее оставить смрадную дыру. Однако если ее испугала мысль расстаться с Рождественской Розой, то она пришла в не меньший ужас, когда прикинула, каких безумных по ее меркам расходов потребует переезд; это и помешало ей исполнить данное обещание. Кроме того, нищие в этом отношении похожи на богачей: они неохотно — еще неохотнее, чем богачи, — расстаются со своим домом; может быть, поставленная перед необходимостью подчиниться, скупая старуха, дорожившая своим убогим чердаком, предпочла бы расстаться с деньгами, необходимыми для переезда, и остаться в своей конуре.