– Отец! Отец! – закричала она, как будто хотела вернуть пошедшего не туда. – Отец!
Она теребила его, точно будила крепко спящего, и не могла поверить, что эти полузакрытые глаза больше никогда не посмотрят на нее, что это уже не человек, а всего лишь тело. Она кричала, как будто криком можно что-то исправить, как будто боги могли услышать ее, понять свою ошибку, опомниться и сделать все по-другому. Все случилось только что – казалось, еще не поздно поправить… Еще утром они ни о чем таком не думали, а сейчас он мертв; его убили несколько мгновений, и за эти мгновения вся жизнь семьи перевернулась. Перемена была так огромна и произошла так внезапно, что пока Эйра могла только кричать, пытаясь образумить судьбу и вернуть все как было.
Над ее головой послышался голос; двое чужих хирдманов шагнули к Энделю, но не решились тронуть Эйру с телом Асольва и снова отступили. Эйра вскинула глаза и увидела невысокого, толстоватого человека с волосами и бородой цвета ржаной соломы. В руке он держал секиру, и Эйре вспомнилось, как она видела это от ворот: этот самый толстяк прыгает к отцу и бьет его сзади по шее этой самой секирой…
– Ты! – вскрикнула Эйра, словно вдруг нашла виновника всех несчастий мира. – Это ты!
– Э… Отойди… – пробормотал Логмель, знаком показывая, что она мешает поднять раненого Энделя.
Эйра мгновенно выпрямилась: ей вдруг все стало ясно. Ее отец убит, и убийца стоял перед ней. Ярость, горячий болезненный гнев и жажда мести вспыхнули в ней с такой силой, что даже оттеснили полуосознанную боль утраты; гнев так властно вышел на первое место, как будто немедленная месть могла исправить смерть. И Логмель содрогнулся: из этих темных глаз на него полыхнуло губительным огнем, вся тонкая фигура темноволосой хрупкой девушки показалась сильной и угрожающей, и душу его пронзил внезапный страх, как будто он вдруг заметил рядом с собой волка.
– Ты, убийца! – гневно крикнула Эйра, и всех слов человеческих не хватало, чтобы выразить ее ненависть и презрение. – Подлый, предатель! Трус! Мерзавец! Ты убил его сзади! Чтоб Нидхёгг тебя сожрал! Будь ты проклят! Ты! Сын тролля!
– Э… Э… – ошарашенно бормотал Логмель, пятясь от обезумевшей девы.
Он попытался отстранить ее секирой, но напрасно он дал Эйре снова ее заметить. Вид секиры словно подстегнул ее, толкнул от слов с действию. Сжав пустой кулак, Эйра вдруг метнулась к Логмелю, выхватила нож, висевший у него на поясе, и тут же ударила его этим ножом – коротким, точным и сильным ударом снизу в живот. Не в добрый час Логмель Сноп так наточил свое оружие; скользнув по толстому кожаному поясу, лезвие на пол-локтя вошло в тело. А Эйра тут же отскочила, вырвав нож из раны.
Кровь хлынула ручьем; Логмель дико закричал, выронил секиру и прижал обе руки к животу, но темная кровь продолжала неудержимо литься, пробиваясь сквозь сжатые пальцы, вырываясь из-под ладоней. Весь подол быстро стал красным, и горячие ярко-красные капли полились на камень, где уже сохла кровь двух человек. Логмель упал, согнулся, поджимая колени к животу и непрерывно крича от страшной боли.
Сжимая окровавленный нож, Эйра дико огляделась. В лице ее отчаяние мешалось с изумлением, она словно спрашивала у всего вокруг, что же натворила, но земля и небо не могли ей ответить. Вооруженные мужчины пятились от нее, как от оборотня. Эйра выронила ненужный нож, с вопящего Логмеля перевела взгляд на неподвижное тело Асольва и вдруг покачнулась. Смерть вошла в ее сознание во всей полноте своей непоправимости, и Эйра содрогнулась, как тонкое деревце на ветру. Силы, мгновение назад так бурно вскипевшие в ней, разом ушли, и она едва держалась на ногах. Лицо ее болезненно исказилось, она протянула руку к телу отца, которому не помог ее мстительный порыв, приоткрыла рот, как будто хотела позвать его на помощь. Она шагнула к Асольву, будто он один мог помочь ей в этом горьком и горестном безумии, но не смогла сделать и шагу и упала на колени. Потом она прижала ладони к лицу, будто хотела спрятаться от всего света, и наконец разрыдалась.
И тут все разом закричали, задвигались; одни бросились к Логмелю, другие – к Энделю, третьи – к Эйре. Эндель уже перестал кричать и только постанывал; хирдманы сняли с него тело Асольва, подняли своего хёвдинга и понесли в ворота. Другие подхватили под локти Эйру и заставили встать на ноги; ее вели в ворота, а она вырывалась и стремилась назад, туда, где лежало тело Асольва. Она почти не видела тех, кто ее вел, не понимала, кто они; для нее во всем мире существовали только она и отец, и она рвалась к нему тем сильнее, чем лучше осознавала, что им уже никогда больше не бывать вместе.
Обоих раненых перенесли в дом, завели лошадей, ворота закрыли. Начало темнеть. На пустыре перед усадьбой осталось лежать тело Асольва: никто еще не сообразил, что с ним делать. Но даже и так, брошенный, он оставался героем, совершившим главный подвиг своей жизни. С юных лет принужденный склоняться перед силой, он не склонился перед подлостью и предательством; рожденный сыном рабыни, он прожил жизнь далеко не так славно, как его отец Фрейвид Огниво, но погиб значительно лучше, чем сам гордый хёвдинг.
* * *
До поздней ночи в усадьбе Кремнистый Склон не гасли огни. Обоих раненых перевязали, Эйру заперли в кладовку: оставшиеся без вождей хирдманы побаивались «ведьмы». Рана Энделя, хотя и тяжелая, не грозила смертью сама по себе, но он боялся лихорадки и старался не спать, несмотря на слабость, опасаясь умереть во сне. Логмелю повезло меньше: с глубокой раной в животе он мог выжить только чудом, и никто не брался сказать, сколько он еще протянет. Даже Вириль Гребень, лучший в дружине лекарь, ничем не мог ему помочь, и Логмель непрерывно стонал от жестокой боли, закусив губы и закатывая глаза.
Эйра опомнилась не скоро. Обессилев от рыданий, она впала то ли в забытье, то ли в тяжелый сон, похожий на глухую черную пропасть. Лежа в темной кладовке на мешках с шерстью, она порой приходила в себя, но тогда сквозь черный туман в уме вставали отрывки пережитого, и сознание, как обжегшись, снова покидало ее. Она не могла выдержать этих картин, не могла стерпеть ужаса от мысли, что отец ее убит и сама она стала убийцей. Она была как в бреду: ее мучила дрожь, она плохо осознавала, где она и что с ней, но какой-то неотвратимый ужас гнался за ней и не давал заснуть. Звуки шагов и голосов за стенами казались отзвуками из иного мира. Сам родной дом стал чужим местом, лишь отдаленно похожим на привычное; она как будто уже попала в темные селения Хель и лежит на ложе, что зовется Одр Болезни под пологом Злой Кручины. Высоки здесь ограды и крепки решетки, и тьма – здешнее солнце…
Она не ощущала ни отчетливого горя, ни страха за свою будущую участь. Все чувства в ней притупились после той дикой вспышки, когда жажда немедленной расплаты за зло вложила в ее руку нож. Но месть не принесла облегчения; тень смерти не ушла, а лишь глубже втянула ее в свои темные глубины. Мысли рассеивались, не собравшись; жизнь остановилась тем вечером на пустыре перед воротами. Дальше уже не будет совсем ничего, осталась только темнота. Она уже не Эйра дочь Асольва, она – бесприютный дух, покинувший землю, но не прибившийся ни к какому другому бытию, и эта пустая тьма – ее единственный удел. Она плавала в этой тьме, не зная ни верха, ни низа; собственное тело казалось ей огромным, как вселенная, внутри этой вселенной умещались целые созвездия, но собственное ее сознание было лишь крохотной, бессильной искоркой на краю этой беспредельной пустоты.