Из глубины пещеры не доносилось ни звука. Великаны не имеют привычки храпеть во сне, а также сопеть или дышать. Но оба они там – и Свальнир, и его мерзкое отродье. Хёрдис отлично помнила, как она родила Дагейду (какие-то косматые темные троллихи, которых Свальнир приволок из лесов целой кучей, суетились вокруг нее и переговаривались противными скрипучими и писклявыми голосами). Но ни в первые мгновения, ни сейчас Хёрдис не видела в маленькой острозубой ведьме свою дочь. Дагейда была для нее таким же врагом, как и Свальнир. И Хёрдис, лелея в душе неясные замыслы побега из этого холодного каменного мира, видела себя свободной от них обоих – от Свальнира и от Дагейды.
Двигаясь медленно и осторожно, через какое-то время Хёрдис на что-то наткнулась. Ее грудь коснулась какого-то огромного предмета. Хёрдис протянула руку вперед и положила ладонь на железную поверхность, в которой чужой никогда не угадал бы рукояти меча. Он был слишком огромен, этот меч великана и меч-великан.
Меч по имени Дракон Битвы имел замечательное, драгоценное свойство: он приходился по руке всякому, кто его брал. Если его держал великан, меч делался с целое дерево. А если его возьмет ребенок, обыкновенный человеческий ребенок, Дракон Битвы уменьшится, сожмется в Дракончика, станет легким, но сохранит всю свою сокрушительную мощь. Таким его выковали свартальвы. Страшно подумать, сколько людей они потребовали в жертву за такое сокровище. В те времена люди были слабы, а великаны еще справляли свои темные празднества на вершине Раудберги…
Почувствовав на себе руку Хёрдис, Дракон Битвы подумал, помолчал, потом стал уменьшаться. Ладонь Хёрдис опускалась все ниже и ниже. Ожив, меч засветился: по серому лезвию побежали стремительные черные и белые искры, четко обрисовывая клинок. Поблескивая на полу пещеры, он казался рекой, убегающей в темные глубины Свартальвхейма. Это было так красиво, что Хёрдис засмотрелась, и даже жалела о том, что меч уменьшается. Точно река силы пересыхает…
Наконец ее пальцы сомкнулись на рукояти, и Дракон Битвы замер. Он сам знал, когда пора остановиться. С мечом в руке Хёрдис поднялась.
Огромный лаз пещеры синел в черной тьме каменных стен. Ночь выдалась смутной: светло-серые тучи то ненадолго закрывали сияющую луну, то открывали снова. Тучи неслись вокруг луны быстро-быстро. Там, наверху, дул очень сильный ветер, и как же холодно было бедной луне там, в беспредельной и пустой высоте! И себя саму Хёрдис ощущала такой же, как Солнце Умерших: одинокой в холоде и пустоте, открытой всем ветрам и неприютной.
Хёрдис остановилась на пороге. Здесь ее дорога кончалась. Лаз пещеры смотрел на север – «двери к полночи», как сказала когда-то вещая вёльва. Сейчас это пришлось кстати, потому что позволяло Хёрдис повернуться лицом к врагу. Она подняла меч в вытянутой руке и поймала на клинок лунный свет. Дракон Битвы засиял и заискрился, черные и белые искры бежали наперегонки от рукояти к острию, срывались и еще некоторое время парили во тьме прежде чем погаснуть.
Услышь меня, Пламень
Врага Великанов,
пламенем троллей
тебя заклинаю;
полной луной
и ветром вершины
зову я тебя,
отданный Тору!
– негромко запела Хёрдис, вытянув меч на север. Ее заклинание летело на лунном ветре, направляемое чудесным клинком; меч вливал в руку Хёрдис небывалые силы, ей было легко, так легко, что она с трудом сдерживала желание шагнуть из каменного мрака вниз, в темную синеву, и парить, как парят сияющие искры Дракона Битвы. Как луна, она владела обитаемым миром и весь его обливала лучами своего могущества.
Змеи и рыбы
браги вороньей
блещут, как пламя,
разум сжигают.
Ранный Дракон,
Плящущий в битве,
тянется к сердцу —
к источнику крови!
Заклята победа
могучим заклятьем,
и заперты в чарах
сон и покой.
Лунные волки
воют на ветер;
неволей иль волей —
будешь ты мой!
[10]
Окончив, Хёрдис еще долго стояла, прислушиваясь к отголоскам своего заклинания. Каждый камень, каждая веточка в Великаньей Долине повторяла его своим слабым голосом, и голоса земли усиливали каждый шепот до грохота каменной лавины. Как кровь от сердца, ее заклинание струилось по невидимым жилам Медного Леса все дальше и дальше: лунный ветер, корни гор, воля и неволя несли его туда, на север, к тому, другому сердцу, которое предназначено ему в добычу. Заклинание поселится в нем и будет точить изнутри, мучить и гнать, тянуть туда, где она ждет в разинутой пасти пещеры – молодая женщина с серым застывшим лицом и с мечом свартальвов в опущенной руке. Вся эта затраченная сила согреется у чужого огня и вернется к ней вдвое, втрое, вдесятеро больше!
Хёрдис смотрела в молчащее небо на севере, как будто немедленно ожидала ответа.
Через три дня все мечи были готовы и сложены в гриднице конунга перед священным ясенем. Малый Иггдрасиль* казался кораблем, плывущим среди острых стальных волн. А мечи, играющие жестоким синевато-черным блеском, напоминали шкуру дракона, покрытую режущей чешуей. Даже Торбранд конунг, глядя на эту россыпь, ощущал несвойственное ему возбуждение. Эта сила превышала все, чем он до сих пор владел или только слышал.
Теперь, когда оружие было готово, пришла пора назначать поход. Хравн хёльд из Пологого Холма предлагал подождать до лета, но большинство склонялось к тому, чтобы не затягивать – мечи троллей тревожили сердца своим острым и воинственным блеском. Мужчинам не терпелось испытать их в бою.
Мечи троллей вскоре убрали в оружейную, гридницу прибрали к пиру. После кубков богам, Торбранд конунг подозвал к себе Гельда.
– Ты хорошо исполнил свое обещание, Гельд воспитанник Альва, и с честью искупил свою вину передо мной, – заговорил он, и шум пира поутих. Все уже знали, что означает эта речь, и с довольным видом перемигивались. – Ты доказал, что дух твой высок, а значит, и твой род не может быть назван низким. Я рад буду видеть тебя среди моих людей. Если тебе это подходит, я принимаю тебя в дружину.
– Это большая честь для меня, – чистосердечно ответил Гельд. – Я рад, что ты посчитал меня достойным. Пусть моя судьба отныне следует за твоей судьбой.
Торбранд конунг сделал знак, и Хьёрлейв Изморозь подал ему меч – один из тех новорожденных мечей, что едва остыли после кузницы тролля. Над его рукоятью успел потрудиться какой-то другой мастер, и теперь от середины тянулись в разные стороны, образуя перекрестье, две когтистые драконьи лапы, блестящие свежим серебром. Эти когти так хорошо подходили к черновато-серому цвету клинка, будто и правда выросли на нем. С ними сам меч казался маленьким дракончиком.
– Пусть этот меч послужит тебе не хуже, чем ты послужишь мне, – пожелал Торбранд конунг, передавая меч Гельду. – Пусть Тор и Тюр благословят его, и пусть Один позволит тебе добыть с ним ту славу и ту честь, которые суждены тебе норнами.