Гельд встретил ее взгляд и не улыбнулся, как бывало прежде. Он смотрел так настойчиво и выразительно, что Эренгерда опомнилась и отвела глаза. О том, что она сейчас чувствует, нельзя знать никому, даже ему. Она не будет уважать себя, если он хотя бы заподозрит об этом. А без уважения к себе жить нельзя никак: ни с мужем, ни без.
Гул и говор гостей, восторженные выкрики отца, выпившего на радостях больше обычного, любопытные и завистливые взгляды нестерпимо мучили ее. Она стыдилась подать вид, что несчастна, но притвориться счастливой у нее не было сил. Эренгерда ушла сначала в кухню, но там толкались чужие хирдманы и свои рабы. Она искала спасения в девичьей, но там служанки болтали о ее будущем счастье. Эренгерда выгнала их вон, и они убежали, многозначительно посматривая на нее.
Оставшись наконец одна, Эренгерда села на маленькую скамеечку возле очага, подложила пару поленьев в угасающее пламя, оперлась локтями о колени и стала смотреть в огонь. Пляска пламенных языков всегда успокаивала ее. Даже маленькой, поссорившись с братом, она смотрела в огонь, и ее слезы быстро высыхали. Пламя жило своей насыщенной жизнью, говорило на своем языке, и ему не было дела до мелких людских бед. В нем струилась и переливалась вечность, и Эренгерде становилось легче: рядом с переменчивой, но бессмертной стихией все ее беды казались неважными, мелкими. «Через сто лет все забудется», – говорил дядя Торбейн.
Наедине с собой, не отвлекаясь на чужие лица и суждения, Эренгерда принялась разбирать саму себя по косточкам. Где-то в глубине души прячется тоска, вроде палочки с рунами болезни, что колдуны подкидывают в лежанку к своим врагам. Если найти эту невидимую палочку с рунами тоски и выбросить прочь, все опять будет хорошо, как прежде.
Спроси ее сейчас кто-нибудь, чем она недовольна – она не будет знать, что ответить. Неопределенность, длившаяся два года, сегодня кончилась. Конунг пообещал взять ее в жены, пообещал при всей дружине и при «домашнем тинге» Аскефьорда – теперь он не отступит от своего слова, что бы ни случилось. В том-то и все горе! Ей следовало радоваться, а Эренгерда ощущала себя так, будто ее втолкнули в темную клетушку и захлопнули за спиной тяжелую дверь. Два года ей грозили этим браком, она уже не верила, что разговоры когда-нибудь обернутся делом, и вот – дождалась! Только теперь, когда все было решено, она поняла, как не хотела этого.
Она должна принять обещание конунга как счастье. Знать бы только, как от этого счастья избавиться. Но на что ей та свобода, которая померещилась в эти два дня? Не сама ли она сказала: «Даже если бы конунг умер…» Гельд… Какое отношение он может иметь к ее свободе? Эренгерде казалось, что какие-то злые тролли разорвали пополам полотна ее желаний и возможностей и криво сшили половинки наоборот. Ее влечет к Гельду – она не должна даже смотреть в его сторону. Ей отвратителен конунг – она должна стать его женой. Почему все так неправильно? Чем она провинилась перед богами и судьбой? Она ведь не нарушала клятв, не совершала предательств. И над родом из Висячей Скалы не тяготеет никаких таких проклятий…
Как привести в порядок перепутанные нити судьбы? Молить богов избавить ее от конунга? А заодно и от Гельда? Сидя у очага, Эренгерда отчаянно потрясла головой и прижала ладони к лицу. Противоречивый поток желания и необходимости нес ее куда-то сквозь туман, не давал оглядеться, одуматься. Каждый миг казался потерей: ее несет к рубежам, за которыми уже ничего нельзя будет изменить, а она не знает, в какую сторону поворачивать. Но и отдаться на волю волн Эренгерда не хотела: ведь ей самой, не кому-то другому, придется жить в той доле, которая сейчас определится.
Ах, если бы можно было заснуть, замереть и подождать, пока все как-то устроится! Или если бы боги хоть дали ей время понять, чего же она сама желает. Правда, время есть – свадьба еще не назначена. Но Эренгерда так мучительно ощущала этот разлад, что жаждала покончить с ним или хотя забыть обо всем.
Взяв с очага остывший уголек, она провела на левой ладони прямую черту. Что бы еще добавить: помощь, защиту? Любовь? Ничего не надо. Пусть это будет руна «ис». Руна, чье имя значит «лед», руна ожидания, отдыха, покоя. Пусть она заморозит эту бешеную реку, даст ей отдохнуть, как земля отдыхает под снежным покровом, набираясь сил перед битвами новой весны.
Сосредоточив все силы воображения на образе застывшего покоя, Эренгерда снова и снова чертила угольком по руке. Она даже не слышала, как открылась и опять закрылась дверь. Кто-то шагнул к ней, она вздрогнула и вскинула голову. И с изумлением увидела Гельда.
Он присел рядом с ней и движением бровей сказал ей: не бойся, это я.
Собственная фюльгья сейчас порадовала бы Эренгерду больше, чем он. Поняв, что это не морок, она рассердилась. Как нарочно, как назло! Только что ей удалось изгнать его из мыслей, а он явился, чуть ли не силой взломал замок ее волшебной защиты.
– Как ты сюда попал? – с возмущением и испугом прошептала Эренгерда.
– Ногами пришел, – честно ответил Гельд.
– Там же люди… – Эренгерда дрожала, ловя слухом звуки за дверью. Побежденный было поток завертел ее снова, и теперь к нему прибавилось беспокойство за свою добрую славу. – Тебя видели!
– Ну, да, видели, – согласился Гельд. – Твои женщины жалуются, что ты от радости сама не своя и чуть их не побила. А я им сказал, что для невесты конунга у меня найдется такой подарок, что она сразу подобреет. И они меня пропустили.
– И что я им потом покажу? – Эренгерда окинула растерянным взглядом пустые руки Гельда.
– Скажешь, что эта вещь слишком хороша для их завидущих глаз. Такой важной особе, как невеста конунга, просто положено иметь свои тайны… А это что?
Гельд взял ее руку, испачканную углем, и разжал пальцы. Эренгерда позволила ему это и сдержанно, чуть презрительно усмехнулась. Невежда увидит просто черту. Нужно быть сведущим человеком, чтобы в простой черте распознать могущественную руну!
– «Ис». – Гельд поднял на нее глаза, и Эренгерда внутренне дрогнула: он слишком быстро понял то, чего понять был не должен. – Зачем ты хочешь замерзнуть, о Фрейя нарядов? Так не пойдет. Здесь нужно совсем другое. Вот так.
Эренгерда не успела сообразить, что он делает, а Гельд уже выхватил из ее второй руки кусочек угля и быстрым движением наискось перечеркнул руну у нее на ладони. Эренгерда ахнула, глядя на свою руку: там появилась совсем другая руна! «Ис» превратилась в «гиав». Руна дара, руна взаимного влечения и любви. В ужасе Эренгерда тянула руку назад, но Гельд не пускал; на лице его появился беззвучный смех. Вырвав руку, Эренгерда со всей силы ударила его по щеке, но он не попытался уклониться, а продолжал смеяться. Звук удара показался Эренгерде пугающе громким, ну и пусть! На щеке Гельда появилось красное пятно с черным отпечатком косого креста – руны «гиав». Она обладает тем чудесным, неповторимым свойством – у нее нет перевернутого положения, она всегда – прямая и благодетельная, как ее ни поверни.
– Спасибо тебе, светлая дева, – все еще смеясь, проговорил Гельд.