И Светловой отправился в поход с такой готовностью, какой князь Велемог от сына никак не ждал. Медвежий велик-день они встретили уже в самом нижнем течении Истира, где решили переправиться. Истир, отец всех говорлинских рек, раньше всех освобождался ото льда; переправа в самом широком месте, где разлившаяся река походила на море, была весьма опасна, но обещала наибольший успех внезапному нападению. Но и оказавшись на дрёмических землях, Светловой меньше всего думал о войне. Едучи в ратном строю, он почти не отводил глаз от неба, выискивая там признаки наступившей весны. Его зимняя задумчивость сменилась бодростью и ожиданием.
Увлеченный блаженством мечтания, Светловой едва замечал длинные переходы по неудобным раскисшим дорогам, холодные ночи под открытым небом или в тесных душных клетях редких поселений. В нескольких битвах, в которых речевины захватили два дрёмических городка и безуспешно пытались взять Краенец, Светловой не слишком отличился: трудно набраться ратного духа, когда душу заполняют мысли о любви.
Двигаясь вниз по Краене, войско речевинов со дня на день ждало встречи с князем Держимиром. Несомненно, тот уже знал, что за гости пожаловали на его землю, а в трусости его не обвинял даже недоброжелатель Велемог. Весна меж тем, не желая ничего знать о войне и смерти, укреплялась в своих правах: морозы и снегопады прекратились, в полдень горячие солнечные лучи плавили снег на лесных полянках. Леля была все ближе, и Светловой с радостью встречал взглядом каждую березку, вспоминая, как в Купалу юная богиня вышла к нему из березы. В свежем упругом ветре навстречу ему летел запах оттаявшей мокрой земли, еловой хвои, горьковатой дубовой коры. Яркий луч бил прямо в глаза, словно сама небесная озорница ради забавы пустила его. Стоило княжичу закрыть глаза, как в солнечном пламени колебалась легчайшая, невесомая фигура, образ света и пробуждения… Она уже подошла близко, Светловой всем существом ощущал ее присутствие. Ему хотелось протянуть руки и поймать в объятия свою мечту, ставшую единственным смыслом его жизни. Он выполнил условие, открытое Велой в ночь нового года: он забыл все, забыл род, племя и себя самого.
Однажды в середине дневного перехода речевинская дружина наткнулась на отряд с рарожскими соколами на щитах. Князь Велемог поскакал навстречу, вгляделся и вдруг изменился в лице.
– Я не верю своим глазам! – с негодованием воскликнул он. – Тебя ли я вижу, Боримир Предиборич? Откуда ты тут взялся? Или это морок?
Светловой не успел даже удивиться, почему его отец, обычно сдержанный и владеющий собой, сейчас так неучтив. Ответ того, к кому он обращался, прозвучал не более вежливо.
– Мороки путают кого-то другого! – раздался резкий голос с заметным рарожским выговором, и Светловой увидел во главе отряда молодого всадника.
Над его головой поблескивал шитый золотом прапорец на тонком древке, указывая на то, что это и есть воевода. Тонкое лицо с острыми прямыми чертами было довольно красиво, но зеленоватые глаза смотрели холодно и требовательно. Выражение надменности говорило о привычке повелевать, которую пытались привить и Светловою – увы, безуспешно. Дух Боримира Предиборича Мать Макошь сотворила из солнца и огня, отчего он уродился бесстрашен и гневлив.
– Мороки путают меня и мою дружину! – продолжал князь рарогов, подъехав ближе к Велемогу. – Да, я помню наш уговор и был бы рад его выполнить. Но к святилищу нет дороги!
– Как – нет дороги! – с трудом сдерживая возмущение, отозвался Велемог. – Твое промедление, князь Боримир, может погубить весь наш поход. Или ты хочешь, чтобы Держимир успел к святилищу раньше нас? Ты хочешь, чтобы он отослал и княжну, и чашу в глубь своей земли? Ты хочешь идти за ними до самого Прямичева?
– Я хочу быстрее покончить со всем этим! – резко ответил Боримир, едва дождавшись конца речи Велемога, чтобы не перебивать старшего. – Но к святилищу нет дороги! Если ты знаешь ее – покажи! – И он гневно махнул свернутой плетью.
– Дорога начинается от устья Пряжи! – стал объяснять Велемог. – Ее легко найдет и ребенок…
– Значит, ты уже миновал ее! – с издевкой ответил Боримир. – И мог бы ждать меня в условленном месте, а не ехать навстречу! Или ты боялся, как бы твоя невеста не пробыла в моих руках слишком долго?
Слова о невесте Велемог пропустил пока что мимо ушей, потому что начала этой речи совсем не понял.
– Как – миновал? – повторил он. – Не хочешь ли ты сказать, что я оставил устье Пряжи за спиной?
Князь Боримир усмехнулся. После многих досадных превратностей этого похода он наконец нашел утешение: князь Велемог выглядел в этих проклятых местах таким же дураком, если не больше.
А Велемог оглянулся, точно не доверял своей памяти. Устье Пряжи находилось в долине, а долины они еще не проезжали. Но сейчас Велемог сообразил, что они едут вдоль леса как-то уж очень долго.
– Мы утром проехали какую-то речку, – заметил Светловой.
Он совсем не знал этих мест и не видел в протяженности леса ничего странного – речевинские северные земли на том берегу Истира и дрёмические на этом были очень мало заселены.
– Это и была Пряжа! – насмешливо сказал князь Боримир, не удостоив даже взглядом Светловоя, с которым совсем не считался, и обращаясь к одному Велемогу. – Этот лес вырос за несколько ночей, пока мы сюда шли. А может быть, упал с небес! В прошлом году его не было!
– Это верно, Обета слышит! – подтвердил проводник. – Прошлым летом мы здесь с товаром ездили, не было такого леса.
– А пойти вдоль Пряжи через лес вы не могли, раз уж он вырос? – с раздражением отозвался Велемог, еще не зная, как ко всему этому относиться.
– Попробуй-ка сам! – ответил Боримир, загадочно сузив свои зеленые глаза.
И речевины попробовали. Нетерпение Велемога поскорее добраться до княжны Дарованы подвигнуло бы его преодолевать и более трудные препятствия, чем этот лес. До самого вечера дружина пыталась пройти то вдоль русла Пряжи, то напрямик. Но мало кому удалось отойти от опушки. А те, кому удалось, спешили вернуться: стволы деревьев сдвигались прямо на глазах, притом на такое расстояние, что человек не мог протиснуться между ними, а если все же протискивался, то застревал и выбирался на волю с помятыми боками и исцарапанным лицом. Бревна бурелома поднимались при попытке перешагнуть через них и опускались, если кто-то хотел проползти низом. Охваченные ужасом люди бормотали заговоры, отступали к опушке, но ветви сплетались, преграждая путь, вершины заслоняли небо. Только когда, потеряв всякое самообладание, человек начинал с криком рубить топором направо и налево, лес соглашался его выпустить: местные лешие спешили избавиться от смутьяна, надеясь, что он больше не посмеет их тревожить.
К вечеру речевины снова собрались на месте встречи с рарогами. Дружина Боримира посмеивалась в кулаки; теперь Велемог понимал, откуда у них царапины на щеках и синяки под глазами. У него самого лоб был жестоко ободран о сосновую кору, а локоть, защемленный сучьями, сильно болел. Но князь Велемог не желал признать поражения.