А королева уже обернулась к Венгальфу.
— Прошу тебя, Венгальф… король Эльбурина. Займи место, причитающееся тебе здесь. Так замкнется круг судьбы, и мы будем готовы к буре, которая завершит эту эпоху.
Воцарилась тишина, когда король карликов вместе с Торвисом и Альверихом пошел к камню, стоявшему напротив камня королевы. Дойдя до места, он замер и обвел взглядом собравшихся. Подал знак Альвериху, и тот изо всех сил вонзил древко знамени в землю, когда король сел на камень.
В лагере поднялось ликование. Подобную радость редко приходилось наблюдать Нурамону. Эльфы кричали, кентавры ржали, ревели тролли, а Мандред… Мандред тоже ревел.
Живой родоначальник
Тело Лиондреда везли в покрытой белыми полотнами карете. Почетный кортеж для погибшего короля Фирнстайна образовывали пятьдесят кентавров. Рядом с грубыми кентаврами Мандред чувствовал себя хорошо, хотя известия о судьбе его народа наполнили его грустью. Лишь немногие отреклись от древних богов, чтобы принять веру в Тьюреда. Рыцари ордена вырезали целые деревни. Эмерелль пообещала жителям Фьордландии пристанище в Альвенмарке. Эмерелль и тролли выступили в поход, чтобы сопровождать беженцев, однако тысячи погибли в метелях или от лавин. Тех, кто пережил бегство, отвели в долину Ламиаль, что примерно в десяти милях от замка Эмерелль. Королева и Олловейн предупредили Мандреда. Люди были подавлены, они были полностью истощены, на них отразились многочисленные страдания. Никто не рассчитывал на то, что в предстоящей битве примут участие более, пожалуй, двух сотен людей.
Когда ярл достиг возвышения над долиной, на сердце у него стало тяжело. Там собралось неисчислимое количество беженцев. Палаток почти не было, люди были вынуждены спать на земле, под открытым небом. Над лужайкой, словно мрачный колокол, висел дым сотен костров.
Люди глядели на Мандреда, когда он спускался с холма. Они не узнавали его. Да и откуда им знать? Никто в эльфийском лагере не смог или не захотел сказать ему, сколько столетий потеряли они в ловушке девантара. Да это было и неважно. Единственное, что имело значение, это необходимость отразить завтрашнюю атаку. Однако глядя на эту кучку отчаявшихся, Мандред подумал и понял, что не уверен, стоит ли этим людям принимать участие в сражениях. Больше всего ему стало больно при виде детей. Впалые щеки, ввалившиеся глаза, истощенные бегством, они стояли на опушке леса и смотрели, как приближаются кентавры и роскошная белая карета. Некоторые даже смеялись и махали руками, хотя от слабости едва могли держаться на ногах. Что же за чудовища эти служители Тьюреда, затравили до смерти даже детей!
В центре лагеря беженцев стояла палатка из зеленых полотен. Перед входом замер, широко расставив ноги, воин-исполин. На нем были вороненые доспехи, опирался он на большую секиру. Лицо его было мрачным, он изучал Мандреда холодными синими глазами.
— Значит, это тебя послали эльфы, чтобы ты притворился нашим родоначальником.
Ярл спешился и подавил в себе желание угостить стражника кулаком в живот.
— Где мне найти короля? Я привез его доспехи.
— Друзья плохо учили тебя. Король лежит мертвый на Ястребином перевале. Он вместе с сотней людей сдерживал рыцарей ордена, чтобы наши женщины и дети смогли сделать пару лишних шагов.
Гнев Мандреда по отношению к воину улетучился.
— Кто командует вместо него?
— Королева Гисхильда.
— Могу я видеть ее? Меня послала королева Эмерелль. Я… Я только что из Фирнстайна. Я все видел.
Стражник провел рукой по усам и нахмурил лоб.
— Вот уже много дней никто не может пройти через ряды рыцарей ордена. Как получилось у тебя?
— Один из моих товарищей открыл тропу альвов.
Глубокая морщина прорезала лоб воина. Он поглядел на белую карету.
— Зачем ты привез с собой карету?
— Там лежит король Лиондред. Он умер, сражаясь бок о бок со мной.
От испуга глаза у стражника раскрылись очень широко. Затем он опустился на колени.
— Прости, родоначальник! Я… Никто уже не верил, что пророчество сбудется. Мы столько…
Мандред схватил воина за руки и заставил подняться.
— Мне не нравится, когда мужчины опускаются передо мной на колени. Ты был прав, подозревая меня. И я горжусь тем, что во Фьордландии есть такие, как ты. Как зовут тебя?
— Я Беорн Торбальдсон, родоначальник.
— Я был бы рад видеть тебя в завтрашней битве рядом с собой, Берн. — Мандред заметил, как воин сжал губы, чтобы подавить внезапно вспыхнувшую боль. — Значит, король отослал тебя с Ястребиного перевала, не так ли?
Мышцы лица слегка дрогнули. Он сдержанно кивнул.
— Не знаю, каким человеком был мой потомок, Беорн. Могу сказать тебе только, что сделал бы на его месте я. Я выбрал бы самого храброго и верного воина, чтобы он отвел в безопасное место мою жену. И если бы мне когда-то довелось услышать, что кто-то зовет тебя трусом, потому что ты не лежишь, кормя ворон, рядом с королем на Ястребином перевале, я буду лупить его до тех пор, пока он не поймет, где правда. Будь завтра по левую руку от меня. Знай, что я ненавижу носить щиты. Будь моим щитом!
Глаза воина засияли.
— Ни один щит не прикроет тебя так, как я.
— Знаю, — улыбнулся Мандред. — Теперь мне можно к королеве?
Беорн на миг скрылся в палатке, затем послышался звонкий женский голос.
— Входи, Мандред Торгридсон, прародитель.
Стены палатки приглушали солнечный свет, создавая сумерки. Обставлена палатка была скудно. Там стояло узкое ложе, маленький стол, два оббитых железом сундука с одеждой и единственная роскошь — красивый резной стул со спинкой, с высокой подставкой для ног. Гисхильда оказалась молодой женщиной. Мандред дал бы ей самое большее двадцать. Лицо у нее было точеным, но необычайно бледным. Золотисто-рыжие волосы открыто спадали на плечи. На ней был узко зашнурованный темно-зеленый камзол, под ним — белая рубашка. Гисхильда сидела на стуле, поставив ноги на табурет. Они были замотаны в тонкое одеяло. На столе рядом с ней лежал под рукой узкий кинжал.
Когда вошел Мандред, королева и не подумала подняться. Легким жестом отпустила Беорна.
— Значит, ты все же пришел, предок, — с горечью сказала она. — Мы так на тебя надеялись, когда они пробили первую брешь в стенах Фирнстайна. Или в ту ночь, когда мой муж повел отряд против войска рыцарей ордена, чтобы выжившие в городе могли бежать в горы. Даже на Ястребином перевале я еще молилась, чтобы ты наконец пришел. А теперь уже поздно, родоначальник. Нет больше страны, за которую захотел бы сражаться твой народ. Мы беженцы, нищие на чужбине, зависимые от милостыни Эмерелль. И, похоже, даже эльфы не могут сломить силу служителей Тьюреда. Сгоревший дуб бросает тень даже на Сердце Альвенмарка.