Стервятник - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 59

Работая руками, словно снегоуборочная машина, он выгреб на пол кучу перепутанных чулок, какое-то белье, встал, выдернул ящики, вывернул все на пол. Больше ничего ценного не отыскал, лежала, правда, под простынями тоненькая пачка пятитысячных – но Робин Гуд такой мелочью должен брезговать…

Повернулся к Соне, продемонстрировал сумку на вытянутой руке, громко сказал военной хитрости ради:

– Алка, иди скажи Верблюду, чтобы подгонял тачку, да пусть встанет подальше…

Она, улыбаясь во весь рот, приняла у него сумку и вышла. Родион повернулся к лежащим. Женщина плакала неудержимо, слезы лились в три ручья, она ничего не видела и не слышала вокруг. Седой, наоборот, сумел-таки проморгаться, смотрел, словно целился, кривясь лицом в бессильной злобе.

– С-сука, – сказал он с чувством. – Чтоб у тебя мои башли поперек глотки встали…

Родион едва не пнул его под ребра, но вовремя спохватился: обремененный добычей джентльмен удачи может себе позволить некоторое благородство…

– Переживешь, – сказал он беззлобно. – Чай, не киркой в шахте зарабатывал…

Снял в прихожей плащ, фуражку, упаковал их в Сонину сумку и вышел, захлопнул дверь, ничуть не беспокоясь о судьбе связанных пленников: не пацан, волчара битый, рано или поздно ухитрится и освободит руки…

Соня с сумкой через плечо стояла у подъезда – очаровательная девочка, собравшаяся на занятия в консерваторию, в ореоле юной свежести и невинной простоты… Они пошли со двора – ничем не примечательная парочка, каких в Шантарске предостаточно, разница в возрасте не столь уж шокирующая, встречаются пары и поуморительнее.

– Почему-то на душе вдруг стало абсолютно спокойно, – сказала Соня, подняв брови. – Обидно даже. Ты ничего такого не чувствуешь?

– Нет, – сказал он. – Обидно даже… И оба прыснули.

– Куда теперь? – спросил он.

– На вокзал. Положим сумку в камеру хранения, вдруг пригодится еще…

– А потом – ко мне? – спросил он с деланной небрежностью, хотя внутри все так и кипело.

Соня лукаво покосилась на него:

– Вообще-то, можно и ко мне, предки скоро сматываются. А я, коварное создание, хочу тебя использовать – чтобы уверились, будто я до сих пор гранит грызу… За преподавателя сойти сможешь?

– Это мы запросто, – засмеялся он. – Бывший интеллигент как-никак, могу и доцента сыграть…

Остановился, повернул ее к себе, запустив руки под куртку, обхватил тонкую талию, притянул. Поцеловал так, что она задохнулась. Жизнь была прекрасна.

Лихой шантарский гангстер, только что провернувший на пару с верной подругой Бонни серьезное по любым меркам дело, сидел в тесной кухоньке и откровенно маялся.

Угнетала и меблировка квартиры – десять лет назад вполне приличная, а ныне производившая впечатление откровенной убогости, – и Сонины родители. Насколько Родион помнил из ее рассказов, папаша был старше него всего на восемь годочков, а маменька и того меньше, на шесть, но оба казались гораздо старше своих лет и выглядели какими-то тусклыми, словно легонькие алюминиевые пфенниги бывшей ГДР. Люди, у которых не было впереди ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего будущее, – замурованные в янтаре времени две сереньких мышки, безвозвратно ушибленные реформами интеллигенты, не способные вырваться из нынешнего подвешенного состояния, да и не прилагавшие к тому ни малейших усилий.

Приняли его, надо признаться, невероятно радушно – поставили чай и накормили дешевым китайским печеньем, честно поведав, что зарплату – ну вы же прекрасно понимаете, Родион Петрович? – вновь маринуют в какой-то «черной дыре» который месяц, хорошо еще, дочка сумела устроиться где-то продавщицей и старается, бедненькая, совмещая учебу с работой, осунулась вся. Слава богу, хозяин достался приличный, а то они, знаете ли, наслушались всяких ужасов про разгульные нравы и скверные привычки «новых русских»…

Бедненькая дочка, вовсе не казавшаяся осунувшейся, сидела здесь же, стоически ухитряясь не морщиться и не прыскать в кулак после особенно глупых (для того, кто знал истинное положение дел) реплик родителей. Переодевшись в скромное, синее с белой каймой платьице, подол которого не доставал до колен всего-то на ширину мужской ладони, Соня выглядела сущей весталкой, благонравнейшей и непорочнейшей. Родиону приходилось делать некоторое усилие, чтобы идентифицировать это потупившее глазки создание с разнузданной юной женщиной, в мгновение ока пробуждавшей в нем зверя и супермена.

Он старался разевать рот как можно реже и отделываться фразами покороче. Хорошо еще, Сонины родители принимали его потаенное отвращение к ним за скромность истинного интеллигента, впервые оказавшегося с визитом в незнакомом доме, и оттого не особенно и мучили расспросами. Все скользкие местечки и подводные камни ему удалось миновать благополучно – как-никак он не особенно и притворялся, скорее, стал на время прежним. Их затурканным собратом, которому не понаслышке знакомы и задержанная зарплата, и липкий страх перед непонятным будущим. Изобразить преподавателя литературы оказалось нисколечко не трудно – благо старые учебники литературы канули в Лету, а новые если и были, то серым мышкам в руки не попали…

Довольно быстро он сделал беспроигрышный ход – умело направил беседу в нужное русло убогого интеллигентского трепа, якобы «интеллектуального общения». После чего самому и не пришлось утруждать голосовые связки – папаша с мамашей, не сознавая того, исполняли дуэт, бросая за гостя нужные реплики. То же словоблудие, что и лет семь назад: не рассуждения и выводы, а готовые словесные блоки, поток штампов, мистической веры в «реформы» и патологической ненависти ко всем, кто имел несчастье оказаться по другую сторону баррикад. Разве что поменялись имена кумиров, канувших в безвестность. Нуйкиных, Коротичей и прочих Войновичей сменили Явлинский, Хакамада и, в качестве местного колорита, Мустафьев с его эпохальным романом «Клятые и битые», где на протяжении полутысячи страниц весьма косноязычно излагалась история бравого солдатика, рядового Ванятки, вместо боевых подвигов увлеченно воровавшего со склада казенную тушенку, а в свободное время отстреливавшего из-за угла особистов и регулярно обличавшего Сталина в неумении планировать стратегические операции. В финале романа возмущенный произволом комиссаров Ванятка совсем было собрался побрататься с культурным, пахнущим одеколоном и часто чистившим зубы фельдфебелем Гансом, дабы совместно бороться против кремлевского тоталитаризма, но реакция в лице недостреленного Ваняткой по недосмотру особиста Кацмана подкралась по иссеченному осколками березнячку и срезала из именного, от Берии, нагана обоих пацифистов…

Оторопело слушая всю эту чушь – о-о, Явлинский! о-о, Джеффри Сакс, непонятый и неоцененный лапотной Русью! – Родион не сразу и вспомнил, что пару лет назад был в точности таким же, а вспомнив, испугался даже, что проснется и обнаружит себя где-нибудь на заседании «Демократического союза» Шантарска…