О, я от призраков больна - читать онлайн книгу. Автор: Алан Брэдли cтр.№ 58

Я отложила книгу в сторону. Разберусь с путаницей в своих чувствах позже, когда останусь одна.

— Это от меня, — сказала Фели. — Открывай. Осторожно, не сломай.

Я аккуратно сняла бумагу с плоского квадратного пакета, по первому прикосновению догадавшись, что внутри пластинка.

Так и оказалось: токката Пьетро Доменико Парадизи из его сонаты ля-мажор в исполнении несравненной Эйлин Джойс.

С моей точки зрения, это величайшее музыкальное произведение, сочиненное с тех пор, как Адама и Еву выставили из рая, мелодия, журчащая, танцующая и несущаяся, будто радостные атомы натрия или магния, когда они попадают в мензурку с соляной кислотой.

Фели иногда играла токкату Парадизи по моей просьбе, но только когда не злилась, так что мне нечасто доводилось ее послушать.

— С-спасибо, — произнесла я, почти лишившись слов, и увидела, что Фели приятно.

— Теперь мой, — сказала Даффи. — Мелочь, но большего ты не заслуживаешь.

Еще один плоский тонкий пакет, перевязанный бечевкой, и надпись: «Ф. от Д.».

Это оказалась стальная гравюра, приклеенная к кусочку картона и изображающая алхимика за работой посреди мензурок и графинов, лабораторных стаканов и реторт.

— Я вырезала ее из книги у Форстеров, — сказала Даффи. — Они сроду не заметят пропажи. Единственные книги, которые они открывают, — это «Библиотека бадминтона», книги по рыбной ловле, охоте и тому подобное.

— Так мило, — произнесла я. — Красивая. Я попрошу Доггера повесить ее в рамочку.

— Если они обнаружат, что она пропала, — продолжила Даффи, — я скажу им, что это ты сперла. В конце концов, зачем мне нужен вонючий старый алхимик?

Я показала ей язык.

Следующий пакет был от миссис Мюллет.

Варежки.

— Она сказала, они потребуются тебе для обмороженных пальцев.

— Разве у меня пальцы обморожены? — удивилась я, вытягивая руки, чтобы рассмотреть получше. — Немного щиплет, но выглядят они, как раньше.

— О, погоди, — сказала Фели. — Еще двадцать четыре часа, и они начнут чернеть и отваливаться. Тебе придется прикрепить крюки, правда, Фели? Пять маленьких симпатичных крюков на каждой ладони. Доктор Дарби сказал, что тебе повезло. Качество протезов за последние годы стремительно улучшилось, и ты, наверное, даже сможешь…

— Прекрати! — завопила я, поднеся к глазам дрожащие руки.

Мои сестрицы обменялись взглядом, значение которого я когда-то знала, но теперь даже ради спасения жизни не смогла бы вспомнить.

— Давай оставим ее одну, — предложила Даффи. — Она не годится для общества, когда она в таком состоянии.

У двери они синхронно обернулись, как будто соединенные в талии.

— С Рождеством! — в унисон сказали они и удалились.

Я долго лежала в тишине, глядя в потолок.

Моя жизнь всегда будет такой? — размышляла я. Всегда будет за одну секунду переходить от солнечного света к тени? От столпотворения к одиночеству? От яростного гнева к еще более яростной любви?

Чего-то не хватает. Я уверена в этом. Чего-то не хватает, но я никак не могу вспомнить, чего именно.

Я тяжело спустила ноги на пол и села. Перед глазами взорвались крошечные фейерверки, следствие многих дней, проведенных в горизонтальном положении. Я встала, непривычно хватаясь за спинку дивана в поисках поддержки. Мои ноги тряслись.

Секунду я постояла, ожидая, пока слабость уйдет; потом, плотно закутавшись в домашний халат, пошаркала к двери. Если кто-нибудь узнает, что я ползаю по дому, суровых нотаций мне не избежать.

Но коридоры пустовали. Жители деревни и съемочная группа уехали.

В вестибюле звенела привычная, обрамленная темным лаком тишина. Букшоу вернулся в нормальное состояние.

Откуда-то сверху на черно-белые плитки пола падал единственный луч солнечного света, точно попадая на черную линию, так много лет назад нарисованную Энтони и Уильямом де Люсами, дабы разделить Букшоу на два вооруженных лагеря.

Как печально, подумала я. Их ненависть пережила их.

Я двинулась по восточной лестнице, ступенька за ступенькой. Наверху я остановилась отдохнуть, взгромоздившись на последней, словно птица на ветке.

Только здесь, в верхней части дома, я почувствовала, что освободилась от давящей ноши быть де Люс. Здесь, наверху, над всеми, я как-то стала сама собой.

Просто Флавией.

Флавией Сабиной де Люс. Точка.

Через некоторое время я поднялась на ноги и неуверенно побрела к лаборатории. Прошли века с тех пор, как я была в моей святая святых.

Я сделала глубокий вдох… открыла дверь… вошла внутрь, и широкая улыбка заставила слезы выступить на моих неверящих глазах.

— Ару-у-у! — прокричала я, и мне было плевать, если меня кто-нибудь услышал. — Ару-у-у!

Вновь моим редакторам Биллу Мэсси из «Орион Букс» в Лондоне, и Кейт Мисиак из «Рэндом-Хаус» в Нью-Йорке. Билл и Кейт, объединившись, были грозными хранителями дверей, пока я пребывал в 1950-х. Слова никогда не смогут выразить мою благодарность.

Кристин Кочрейн и Брэду Мартину из «Даблдей Канада», чья вера во Флавию никогда не колебалась. Кристин дважды получала награды за меня: долг, который невозможно оплатить.

Моему агенту Денизе Буковски за то, что она всегда рядом на этом пути. И Сандре Хомер, Элизабет де Франческе и Джону Гринвеллу из агентства «Буковски» за горы бумажной работы, которые они всегда преодолевают с юмором.

Моим друзьям Джону и Джанет Харланд за их комментарии и множество ценных предложений.

Сьюзан Коркоран, Шарон Пропсон и Шарон Кляйн из «Рэндом-Хаус», моим бесподобным специалистам по рекламе, этим супергероям издательского мира, которые делают всю самую тяжелую работу.

Рэндаллу Кляйну из «Рэндом-Хаус», который носит так много шляп — и все на нем превосходно сидят, и моему литературному редактору Конни Мунро.

Урбану Хофстеттеру из «Рэндом-Хаус», Германия, за редакторский труд и дружбу; Инге Кунцельман, которая провезла нас на поездах и самолетах по всей Германии, ни разу не утратив улыбки; и Себастьяну Ротфуссу за его ценную помощь в одном весьма запутанном исследовательском вопросе.

Моим двум очаровательным ведущим Маргарет фон Шварцкопф в Берлине, Ганновере, Франкфурте и Кельне и Хендрику Вернеру в Ганновере, переводившим с великолепным стилем и чувством юмора, благодаря которым казалось, будто я знаю, о чем говорю по-немецки.

Замечательной Анне Тальбах. Моей огромной привилегией было сидеть рядом с Анной вечер за вечером, когда она оживляла Флавию перед восхищенной аудиторией.