– Вы знаете, Сергей, – помолчав, ответила
Наташа, – можете называть это блажью, но интуитивно я уверена в одном:
Тимошу украл не тот бизнесмен. Вы понимаете, о ком я?
– О Затраве?
– Да. Однако я не могу представить, кому еще могло
понадобиться похищать моего сына.
– У вас есть враги? – серьезно спросил
Бабкин. – Они должны у вас быть, вы же умная женщина и сами все понимаете.
Я, конечно, проверю возможные варианты, но время сейчас очень дорого. Не хочу
вас пугать….
– Не испугаете, – покачала головой Наташа. –
С Тимом все в порядке. Я чувствую, понимаете? Я знаю, что ему очень страшно, но
с ним все в порядке.
Бабкин внимательно посмотрел на женщину. Ее уверенность была
поразительной. «Может быть, это такое самовнушение, чтобы не сойти с ума от
страха за ребенка? – подумал он. – В любом случае, лучше уж
самовнушение, чем паника».
– Что касается врагов… – продолжала Наташа. –
Если бы у моего мужа имелась любовница, которая намеревалась выйти за него
замуж, то она была бы врагом. Но любовницы у него нет.
– Ваш муж – единственный наследник госпожи
Гольц? – быстро спросил Бабкин.
– Не знаю, – удивилась Наташа. – Никогда,
честно говоря, не задумывалась. Наверное, да. Ведь дочь Евгении Генриховны,
кажется, умерла. Но она сама еще в таком возрасте, понимаете…
Бабкин понимал. Вспомнив Евгению Генриховну и мысленно
сравнив ее с Эдиком, он подумал, что неизвестно еще, кто кого переживет. Хотя
господин Бобров со своей супругой могут просчитывать варианты…
Он еще раз обдумал услышанное от Наташи и Эдика.
Поразительно, но серьезных врагов – таких, которые пошли бы на похищение
мальчика, – не было ни у того, ни у другого. Господин Гольц работает в
банке и с бизнесом матери никак не связан. Наталья Гольц, бывшая Зинчук,
переехала в Санкт– Петербург из Рязани и не имеет никаких серьезных знакомств.
Оставался только один вариант.
– Наталья Ивановна, где сейчас живет ваш бывший
муж? – спросил Бабкин.
Мужчина сидел на крыльце своего дома и поглядывал на
мальчишку, возившегося в грязном дворе. Апрельское солнце пригревало, но ветер
дул холодный, пронизывающий. Здесь их защищала стена дома. Из трубы поднимался
дым, который быстро разносил ветер. В воздухе отчетливо пахло дымом и еще –
весной. «Весна – это хорошо, – подумал мужчина. – После весны лето».
Он не мог объяснить, почему это хорошо, – давным-давно уже в его голове
остались только шаблоны, по которым он строил свою жизнь. Утром нужно почистить
зубы. Завтрак зимой должен быть горячим. Почему горячим? Он не знал и не
задумывался. Достаточно того, что так правильно.
Сейчас он смотрел за мальчишкой на краю лужицы. Грязной
ручонкой тот провел по лбу, и на светлых, почти белых волосиках осталась грязь.
Мужчина смотрел на нее, и в памяти его всплыло, как лежал в грязи его друг, но
на его светлых волосах была не грязь. Кровь. Воспоминание было неправильным.
Мужчина тряхнул головой и отогнал его.
– Я хочу к маме! – пожаловался мальчик,
повернувшись к нему.
– Мама приедет попозже. Ты пока у меня поживешь, –
невыразительно ответил мужчина, подумав: «Хорошо, что меня научили, что
говорить. Сам бы я не догадался».
– Я хочу, чтобы мама сейчас приехала! – заплакал
мальчик.
– Перестань плакать. Я не хочу, чтобы ты плакал, –
так же невыразительно ответил человек, и Тим замолчал.
Он ничего не понимал. Не понимал, почему его так быстро
унесли с прогулки в детском саду. Не понимал, почему они живут в такой же избе,
как у дедушки с бабушкой, и почему мама никак не заберет его. Но одно он
понимал хорошо – нельзя злить этого человека.
Тим всхлипнул и отвернулся к луже, в которую он запускал
щепки-кораблики.
Убедившись, что мальчик играет, мужчина встал, зашел в дом и
вернулся уже с винтовкой. Ему сказали, что с мальчиком все должно быть в
порядке. Сказал человек, который был для него богом. Значит, с ним и должно
быть все в порядке. Может быть, ребенка хотят украсть?
Мужчина подозрительно огляделся по сторонам, но все было
спокойно. Поле за его домом просматривалось хорошо, а дорога, петлявшая вдоль
поля, была пустой. Крепко сжимая винтовку, мужчина встал, обошел вокруг дома и
вернулся на крыльцо. «За добро нужно платить добром, – вспомнил он
очередную истину. – Я делаю доброе дело. Значит, я все делаю правильно».
Несколько раз кивнув головой, он перехватил винтовку
поудобнее и опять стал смотреть вдаль.
Глава 13
До могилы старца Луки Макара вел вездесущий Иван Демидович.
Шли они долго, иногда чуть не по колено в грязи, но вообще в лесу неожиданно
оказалось довольно сухо.
– Лука был отшельником, – рассказывал Иван
Демидович по дороге внимательно слушавшему Макару. – Толком про него уже
никто ничего не знает, больше выдумывают, но вроде как он из нашей деревни
ушел, когда ему было тридцать лет, и поселился в лесу. Лукина поляна, так до
сих пор то место называется. Ты не торопись, идти нам еще прилично.
– А на машине нельзя было проехать? – огляделся
Макар.
– Нет, туда никак не проедешь. Сейчас с дороги свернем
– и дальше почти четыре километра лесом. А может, и больше – давненько я там не
был.
– Не заблудимся? – насторожился Макар.
– Заблудимся, заблудимся, – кивнул Иван
Демидович. – Или нас медведи съедят.
Макар хмыкнул и больше вопросов не задавал. А старик
продолжал рассказывать.
На поляне Лука соорудил что-то вроде землянки, в ней и жил.
К зиме подготавливал ее, а летом туда почти не заходил – спал на голой земле.
Только во время сильного дождя прятался, да и то не всегда. Ел, что бог пошлет,
но вообще-то его шатонинские родственники подкармливали. Очередность
установили: одну неделю одни кормят, вторую – другие и так далее. Самое главное
– он на себя обет молчания взял и от имени отказался. Перед тем как уйти в лес,
объявил, мол, имени своего он недостоин, его, то есть имя, заслужить надо. И
пошел… заслуживать. В лесу он прожил без малого лет пятнадцать. Его бы,
пожалуй, впору было к святым причислять, если бы не ужасный его облик.
– Запаршивел весь, говорят, – рассказывал
старик. – К тому же умом был тронутый. Ну, что тронутый, так оно понятно:
какой человек в своем уме в лес жить отправится, на земле спать и кору глодать?
Он бы и помер непременно ближайшей же зимой – у нас тут для отшельников климат
неподходящий, но родня его землянку утеплила. Мать моя рассказывала, что Лука ругаться
на родственников-то хотел, но не мог. Обет не позволял! Уж чем утепляли – не
знаю, но прожил он в ней долго.
– А землянка и сейчас стоит? – спросил Макар.
– Нет, землянки нет. После смерти Луки из ближайших сел
народ набежал, и разобрали ее по бревнышкам. Вроде как святыню, должно быть. А
что не разобрали – то мальчишки порушили. Вообще, конечно, нездоровый ажиотаж
поднялся после его смерти, – солидно заметил Иван Демидович. – При
жизни как-то… поспокойней было.