Наташа почувствовала жалость. Действительно, у Эдика ведь
ничего нет, он прав. Деньги не в счет. К тому же он такой консерватор… Пожалуй,
жестоко было бы с ее стороны отбирать у мужа то, что дает ему спокойствие и
уверенность. А со свекровью она постарается найти общий язык.
И вот Наташа переехала в особняк Гольцев, познакомилась со
всеми его обитателями. Правда, был еще призрак. Так она называла его про себя.
Конечно, не настоящий призрак. Хотя иногда ей казалось, что этот человек для
обитателей дома, во всяком случае для одного, куда живее, чем сама Наташа.
Элина. Младшая дочь Евгении Генриховны. Любимое, балованное
дитя, уехавшее из северной столицы пять лет назад учиться в Москву. Как будто
нельзя было в Санкт-Петербурге найти подходящее учебное заведение! Наташа не
сомневалась, что Евгения Генриховна вполне могла обеспечить любимой дочери
поступление в любое из них. Или почти в любое. Тем более что Эдик не раз
говорил: Элина была умненькой, хотя и очень избалованной. Но она уехала,
поступила куда-то сама и спустя два года пропала. Просто исчезла, как будто ее
и не было никогда. Вещи в квартире, которую она снимала с подругой, остались на
месте, пропал только паспорт. Подруга не могла рассказать ничего толкового,
кроме того, что Элина, несмотря на свою общительность, к ней относилась немного
свысока и в личные дела не посвящала. У нее был какой-то мальчик, но даже имени
его девушка не знала. А может, и не мальчик, а взрослый человек. Ну не знает
она, не знает!
Поняв, что толку от подружки немного, Евгения Генриховна
поставила на уши армию частных сыщиков, но никто из них не смог ничего
выяснить. Все говорили одно и то же: Элина общалась со всеми, не дружила близко
ни с кем. Пара-тройка парней из университета, с которыми у девушки были романы,
картину прояснить не смогли: да, встречались раньше, но последнее время она
даже близко к ним не подходила – так, здоровались при встрече. Элина исчезла в
дымном московском воздухе, словно растворилась, и остались только фотографии по
всем стенам особняка – смеющаяся светловолосая девушка, смеющаяся белокурая
девочка, хохочущая беленькая малышка. Элина была везде. Евгения Генриховна не
хотела верить в ее смерть, хотя Эдик, как догадалась Наташа, давно уже в мыслях
похоронил сестру.
Но разговаривать на эту тему в доме было запрещено. Евгения
Генриховна говорила о дочери только в настоящем времени. Более того, раз в
полгода она нанимала новое детективное агентство, чтобы очередные сыщики
исследовали все обстоятельства исчезновения ее дочери и подтвердили то, что
подтверждали до них все остальные: Элина Гольц пропала бесследно. Не было никаких
зацепок, позволяющих найти хотя бы возможную причину ее убийства. Но Евгения
Генриховна с маниакальным упорством продолжала нанимать новых и новых людей,
которые снова и снова проходили тот путь, который прошли до них другие. И
оставалась ни с чем.
Госпожа Гольц стояла в своем кабинете у подоконника,
задумчиво постукивая по нему полными пальцами. Жора исподтишка наблюдал за ней,
сидя за письменным столом. Куча поздравительных новогодних открыток, которые он
аккуратно заполнял от руки, была небрежно свалена в сторону, но, заметив
мельком брошенный взгляд хозяйки, секретарь торопливо сложил их в стопочку.
Мадам ненавидела беспорядок в любых его проявлениях. Подумав об этом, Жора
усмехнулся про себя. Ну что ж, уважаемая Евгения Генриховна, теперь вы имеете не
просто беспорядок – вы имеете капитальный бардак в своем собственном семействе.
Эта мысль вызвала у него нечто похожее на чувство удовлетворения. Нет,
удовольствия! Черт возьми, глубокого удовольствия!
– В чем дело, Мальчик? – Холодный голос мгновенно
привел секретаря в себя. – Тебя что-то обрадовало?
«Кретин безмозглый, – обругал себя Жора
мысленно. – Знаешь ведь, что ведьма сечет любую гримасу на лице, даже если
только волосинка в ноздре дернулась. А уж усмешку непроизвольную не могла не
заметить».
– Прошу прощения, Евгения Генриховна, – отозвался
он, – фамилия насмешила. Адресую поздравление господину Милостивому, вот и
не удержался. Представил, как хорошо было бы лет эдак сто назад выводить:
«Милостивый господин Милостивый! Поздравляем вас нижайше со светлым праздником
Рождества!»
Секунду хозяйка пристально смотрела на Жору, но невинная
улыбка на его губах успокоила ее.
– «Поздравляем вас нижайше», – рассеянно повторила
она, отвернувшись к окну. – Глупость какая, никто так не писал и не
говорил. А Никита Милостивый, к слову сказать, фамилию свою взял у супруги,
поскольку его собственная, Клочков, нравилась ему значительно меньше. Я не
исключаю, Мальчик, что он вообще жену выбирал исключительно по фамилии.
Секретарь не улыбнулся, потому что от него не ждали улыбки,
но информацию о господине Клочкове запомнил. У него вообще была прекрасная
память.
– От Барсукова известий нет? – спросила Евгения
Генриховна, не оборачиваясь.
– Нет. Вы же сами знаете.
– Знаю, знаю. – Она взяла со стола фотографию в простой
деревянной рамке. – Иди. Ты свободен на сегодня. Кстати, купи что-нибудь
этому ребенку к Новому году.
– Надеюсь, Эдуард не собирается его усыновлять? –
негромко и как бы про себя проговорил секретарь.
Старуха обернулась молниеносно, и черные глаза уставились на
Жору с таким выражением, что он чуть не пожалел о сказанном. Хотя в любом
случае так или иначе вопрос следовало «провентилировать».
– Через мой труп, Мальчик, – негромко произнесла
Евгения Генриховна. – Я вообще полагаю, что после выяснения биографии
госпожи Зинчук мой сын горько пожалеет о своей скоропостижной свадьбе и о том,
что не озаботился поинтересоваться, чем она занималась до того, как встретилась
с ним. Впрочем, это не твое дело. Иди.
Когда секретарь вышел, она посмотрела на фотографию, которую
держала в руке, и опустилась на стул. С фотографии улыбалась девушка лет
двадцати в коротеньком голубом платье, белокурая, голубоглазая, с хорошенькой
мордашкой избалованной любимицы.
Перед мысленным взглядом госпожи Гольц встало лицо невестки
в обрамлении коротких темных волос, а рядом детская мордашка. Мальчик совсем
беленький, а вот мама у него – чернавка. Белое и черное. Странный знак, решила
Евгения Генриховна. Нехороший.
* * *
Девушка подумала, что со стороны они смотрятся очень необычно
– пятнадцать фигур в одинаковых темных плащах, у некоторых на голове капюшоны.
Если бы не рюкзаки за спинами, они выглядели бы совсем сказочно. Жалко, что
переоделись только после электрички, но Данила строго запретил доставать плащи
до того, как они выйдут из города. Правильно, наверное, а то еще глазеть будут,
мало ли что… Могут и пристать. Хотя приставаний Данила как раз и не боялся –
тех троих безымянных , которые постоянно шли замыкающими, было вполне
достаточно, чтобы отбить охоту у забияк когда-нибудь еще лезть к мирным
паломникам. Они-то как раз постоянно шли в капюшонах, и, сказать откровенно,
этому девушка только радовалась – лица у всех троих были неприятные. Мрачные и
какие-то… непросветленные, в общем.