Куда они идут, она не понимала. Данила каждый вечер что-то
говорил о святыне, рассказывал, почему она так важна для них, и все согласно
кивали. Девушка тоже кивала, но не понимала ни слова. Зато она понимала, как
важно сейчас для нее притворяться, стараться слиться с остальными в единую
массу Безымянных. Она отчетливо ощущала, насколько отличается от них, но в
последнее время, когда тихонько, про себя, повторяла, словно молитву, свое имя,
ей казалось, что она его придумала. И нет такой девушки с красивым именем
Элина, а есть только Безымянная, которую ждет испытание. Вот что пугало ее
больше всего.
А еще – люди. Когда она наконец поняла, что они просто
сумасшедшие, то начала бояться их всех. Панически, до дрожи в ногах. Она
уговаривала себя, как маленькую, но ничего не помогало до тех пор, пока они не
вошли в лес. В лесу она почувствовала себя гораздо спокойнее.
С обострившейся интуицией она понимала: люди вокруг нее
опасаются темноты, опасаются шума деревьев, ночных шорохов. А для нее,
совершенно городской девочки, лес был союзником. Его она не боялась. Пару раз
ей казалось, что она может убежать и спрятаться в спасительной чаще, но за
спиной неотступно следовали «охранники». Девушка понимала, что если она
предпримет хоть одну попытку, то будет лежать под тонким слоем земли – так же,
как несчастная Вера, которую они даже не потрудились как следует закопать. «А
может, меня и так закопают, – размышляла она, ковыляя по лесной дороге
следом за приземистым, толстым безымянным. – Я буду лежать и слушать
деревья. Это будет счастье». У нее даже мелькала мысль спровоцировать своих
двух «охранников», чтобы они уже наконец убили ее и она перестала мучиться. Но
остатки здравого смысла говорили о том, что она может сбежать, что они скоро
дойдут до какой-то деревни, а там будут люди, нормальные люди, к которым она
обратится за помощью.
До деревни оставалось меньше трех часов пути, когда Данила,
пропустив цепочку безымянных вперед, подозвал одного из «охранников» девушки.
– Слушаю, Учитель, – покорно опустил голову тот,
приблизившись.
Данила внимательно посмотрел на мужчину. Мелькнуло сомнение
и ушло. Нет, этот полностью прошел предыдущие испытания и достойно пройдет
новое.
– Безымянный, ты знаешь, какая миссия возложена на тебя
сейчас, – веско проговорил Данила.
«Охранник» в ответ только ниже склонил голову.
– Безымянная – ты знаешь, о ком я говорю, –
попробует помешать нашему Пути. Полагаю, что в Шатонино.
– У нее не получится, – глухо заметил мужчина.
– Хорошо. Я полагаюсь на тебя. Слушай Господа.
– Слушай Господа.
Данила занял свое место во главе паломников, а «охранник»
переместился поближе к девушке, сильно прихрамывающей на правую ногу.
– Послушай меня, Безымянная, – позвал он через
некоторое время.
Девушка обернулась и удивленно взглянула на него. Его
поразило, насколько изменилось ее лицо за последние дни – заплыли и покраснели
глаза, а на коже проявились красные прожилки.
– Ты хромаешь, – без выражения заметил он. –
Я помогу тебе перевязать обувь. Сними.
Девушка заколебалась, но через несколько секунд кивнула,
свернула на обочину дороги и тяжело опустилась в мох. Она стащила с себя
кроссовки, и мужчина обратил внимание, что даже такое простое действие далось
ей с трудом. Махнув рукой второму «охраннику», обернувшемуся к ним, он достал
из кармана плаща несколько шнурков разной длины и ловко примотал подошву.
Старые нитки, надерганные девушкой из одежды, он выкинул за плечо. Примерив
обувь, она поняла, насколько легче ей будет теперь идти, и в порыве
благодарности негромко сказала:
– Спасибо тебе большое. Как тебя зовут?
Мужчина взглянул на нее с изумлением и негодованием, но она
повторила:
– Как тебя зовут? Я хочу знать, кого мне благодарить. И
не говори, что Господа, – ему я и так скажу спасибо.
– Василий, – тихо сказал мужчина.
И девушка, кивнув головой, повторила:
– Василий. Спасибо тебе, Василий.
«Охранник» хотел, кажется, что-то сказать, но передумал и
быстрыми шагами пошел догонять ушедших далеко вперед паломников. Девушка,
постояв секунду, последовала за ним. Теперь она знала, что не одна такая –
остальные тоже хотят быть с именами, что Данила не всех подчинил себе. У нее
есть союзник! Василий. Какое чудесное, хорошее имя! И нога стала болеть гораздо
меньше… «Господи, – сказала она про себя, – спасибо тебе за всех
добрых людей, которые рождаются на свет. Таких, как, например, Василий. Храни
их, Господи».
Вечером, когда быстро и сноровисто ставили палатки, тот,
кого она сочла своим союзником, искоса поглядывал на девушку. Та казалась
повеселевшей. «Правильно Учитель говорил, – подумал мужчина, –
дьявольское есть в любом, особенно в том, от кого этого не ожидаешь. А значит,
нельзя верить никому, кроме Господа и Учителя. Конечно, ее стоило бы убрать
прямо сейчас, чтобы она не смущала остальных, не таких крепких духом. С другой
стороны, она для чего-то нужна Учителю, а Учитель всегда знает, что делать.
Хорошо, что я починил ей обувь, – не то у меня оставались бы сомнения, а
теперь их нет».
Мужчина вспомнил соседского кота Ваську, которого он задушил
как-то ночью, будучи еще подростком, приманив поганую орущую тварь куском
свежей рыбы, и на лице его появилась слабая улыбка. Заметив ее, девушка
улыбнулась ему в ответ. И первую ночь после произошедшего на сеновале она спала
без кошмаров.
Глава 10
Эдик подошел к комнате матери и остановился. Зачем он ей
понадобился? Хотя понятно зачем – убили Илону, да еще так ужасно, и теперь мама
хочет обсудить с ним, что делать дальше. Но ведь она уже предприняла все
возможные меры. И наняла детектива, похожего на дважды увеличенного вширь и
вверх Депардье, и распорядилась установить камеры. Утром долго беседовала о
чем-то с Мальчиком Жорой – при мысли об этом жалком существе Эдик поморщился –
и после отправила его с секретным поручением неизвестно куда, так что Жора до
сих пор не вернулся. Вообще-то, говоря откровенно, Эдик был только рад, что от
него не требуется ничего решать, никуда ехать и предпринимать какие-то, на его
взгляд, бессмысленные, а то и опасные действия. Не то чтобы он был трусом…
Просто привык за свою жизнь, что всеми серьезными делами занимается мама. И
как-то отучился действовать сам. Во всяком случае если это не затрагивало
напрямую его интересов. А сейчас его единственным интересом была Наташа –
сокровище, свалившееся на него неизвестно за что. Вспомнив о жене, Эдик
выпрямил сутулую спину и пригладил волосы. Затем постучал в дверь матери и
вошел.
Евгения Генриховна сидела за столом, разбирая бумаги, и весь
интерьер вокруг нее словно говорил о занятости и солидности. На окне стояли в
высокой вазе три огромные белые каллы, похожие на лебедей, превратившихся в
цветы, и Эдику пришло в голову, что никакого траура по Илоне в доме нет. Он не любил
девушку, искренне не понимал, зачем мать держит ее при себе, но сейчас ему
подумалось, что ее смерть заслуживает какого-то внимания с их стороны.