– Зря смеетесь, молодой человек, очень зря! Посмотрел
бы я на вас, если бы ваша голова торчала с одной стороны ограды, а круп – с
другой! А прибавьте к этому слабость суставов! И не забудьте об опухоли,
которую оперировали всего год назад! Моцарт, Мазурка! Ко мне!
Таксы лениво подбежали к хозяину, обнюхали штанины Макара и
уселись на асфальт одинаково, широко растопырив передние лапы с длинными когтями.
– Вот и умницы мои, – успокоившись, проворковал
старичок. – Видите, какие они умницы? А вы насмехаетесь!
Макар решительно опроверг обвинение в том, что он
насмехается, и подтвердил, что таких умных собак давно не видел. Старичок
расцвел и попрощался, пожелав Илюшину легкой дороги. Отойдя на несколько шагов,
Макар нахмурился, остановился и задумался. Затем решительно развернулся и
догнал старичка:
– Простите, вы сказали, что в конце аллеи школа?
– Совершенно верно, – откликнулся тот и прибавил с
неприязнью: – А в школе дети.
«А в школе дети…. – повторил про себя Илюшин. –
Логично. А что, если…»
– Скажите, пожалуйста, а нет ли других школ в этом
районе? – спросил он, начиная догадываться, каким будет ответ и куда
приведет его любопытство.
– Есть, разумеется… Одна – на Карла Маркса, другая – на
Вересаева. Правда, до них далековато…
Старичок объяснил, куда нужно идти, и Макар покачал головой
– две другие школы и в самом деле располагались слишком далеко. Поблагодарив
любезного хозяина такс, он быстрым шагом пошел по аллее, обдумывая возникшую у
него идею.
Во дворе школы стоял визг – выпущенные на перемену дети
носились по газону. Слегка оглушенный Макар зашел в вестибюль, повертел головой
в поисках расписания дополнительных занятий, но нашел лишь расписание уроков на
стене рядом с гардеробом.
– Молодой человек, вы что-то ищете? – раздался
рядом с ним строгий голос, и, обернувшись, Илюшин узрел плоскую стриженую даму
в брючном костюме, с осанкой гренадера и его же шириной плеч.
– Добрый день. Я живу в соседнем районе, – не
задумываясь, соврал Макар. – Моя младшая сестра просила узнать, нет ли в
вашей школе рукодельного кружка.
– Есть. Называется «Волшебная ниточка». Элина Сергеевна
Шестакова ведет, прекрасная девушка. Записывайте вашу сестру, ей наверняка
понравится.
– Отлично! – обрадовался Илюшин. – Когда
можно поговорить с Элиной Сергеевной?
– Кружок – два раза в неделю, по понедельникам и
четвергам. Подходите завтра, к шести, в пятый кабинет.
– А по вторникам?
– По вторникам кабинет занят театральной студией. Набор
в группу уже закончен, приводите сестру в сентябре.
– А сегодня? – уточнил Макар.
– И сегодня занятия в театральной студии. Два дня
подряд, так уже получилось. – Она развела руками, словно извиняясь.
– Спасибо большое, – сказал Макар. – Вы мне
очень помогли.
Дама и в самом деле помогла ему. Однако, привыкнув все
перепроверять, Илюшин дождался, когда она уйдет, и нашел пятый кабинет. Молодая
веселая учительница подтвердила Макару, что вчера она занималась с детьми,
начиная с шести вечера, и сегодня кабинет снова в ее полном распоряжении.
– Элина Сергеевна приходит по понедельникам и
четвергам, – повторила она следом за дамой-гренадером. – Вчера? Нет,
ее не было, я же вам сказала. Конечно, уверена… Зачем ей театральная студия?
«Вот, значит, как… – сказал себе Макар, выйдя из школы
и провожая взглядом несущихся мимо детей, размахивающих портфелями. –
Выходит, клубочки в пакете были для отвода глаз. Спрашивается: где же проводила
время Элина Сергеевна, раз у нее не было никаких занятий?»
Ксения вернулась домой в перерыве между визитами к больным,
наспех перекусила и уселась за фортепьяно, стоявшее в комнате родителей. Мать
ее преподавала в музыкальной школе, и инструмент в доме был всегда, даже когда
они жили в крошечной квартирке неподалеку от фабрики. Сама Ксеня играла с шести
лет, и пальцы у нее были сильные, развитые.
Она пробежала ими по клавишам, вполголоса напела какую-то
мелодию и оборвала ее на полуслове, нахмурившись. Бывший муж любил петь,
обладал приятным баритоном и частенько распевал, расхаживая по квартире. Сейчас
она как раз начала играть песенку, которую Максим обычно мурлыкал себе под нос,
придя с работы.
Ксеня встала, сердито закрыла крышку фортепьяно. Поймать
себя на подражании собственному бывшему мужу оказалось неприятно.
Она вышла замуж за человека старше себя на десять лет и
первые полтора года их брака очень любила мужа. Максим пользовался успехом у
женщин, был ревнив, но сам, обладая веселым и беззаботным характером, никогда
не отказывал себе в удовольствиях. Полтора года спустя после похода в загс
Ксеня обнаружила, что отличается от супруга старомодными взглядами на верность,
а чуть позже подтвердила для себя избитую истину, заключавшуюся в том, что
взрослого человека невозможно исправить. Потому что он не сломавшаяся машинка,
требующая починки, а «исправить» в действительности означает «изменить в
соответствии со своими представлениями».
По инерции она пыталась какое-то время сохранить их брак.
Как и Максим. Но из этого ничего не вышло.
Работа в больнице сделала Ксению намного взрослее, и после
развода она старалась забыться в ней. Поначалу вынужденный работоголик, затем
добровольный, она приучила себя считать больницу центром своего мира, чем-то
неизменным, непоколебимым. Тем ошеломительнее для нее было выяснить, что и
здесь все может зависеть от воли одного человека и отлаженный механизм
учреждения будет рассыпаться и гнить спустя всего год после его появления.
Ксения Пестова, единственная дочь у любящих родителей, росла
умным, не по годам сообразительным, насмешливым и наблюдательным ребенком.
Однако толика доверчивости, жившая в ней, с годами не только не исчезла, но и
приобрела форму легкого идеализма, заключавшегося в недооценке количества
беспричинного зла, на которое способна отдельно взятая личность. Она с ужасом
наблюдала, как уходят из больницы хорошие специалисты, с которыми она дружила,
как отделения заполняются невеждами от медицины, как на глазах расцветают
склоки… Как-то раз Ксения не выдержала и попыталась поговорить с немолодой
дамой, заведующей отделением педиатрии, ей симпатизировавшей. Та даже не
дослушала.
– И откуда же ты такая взялась, Пестова? –
грубовато сказала дама. – На дуру и отдаленно не похожа… Иди, у меня
работы по горло.
Ксеня замкнулась, стала молчаливым наблюдателем, копившим в
себе увиденное. Последней каплей стал скандал с участием одного из ее
друзей-врачей, ложно обвиненного в получении взятки от пациента.
Все знали, что новый главврач терпеть его не может. Но никто
не догадывался, чем это закончится. В результате обвинения врача быстро «ушли»,
и главный не поленился дополнить скандал соответствующим освещением в прессе,
чтобы сыграть наверняка. После люди, знавшие положение дел изнутри, спорили,
насколько увольнение сыграло свою роль… Как бы то ни было, уволенный врач умер
спустя полгода после того, как оставил больницу.