Покаяние пророков - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Алексеев cтр.№ 35

Протестовать, спорить с бывшим шахтером не имело смысла, однако этот человек был силен не только в университете, но и всем городе и мог бы довольно просто решить сразу все проблемы: и со сдачей экзаменов по школьной программе, и с паспортом, и с поступлением хотя бы на заочное отделение, где можно заниматься индивидуально.

— И все-таки я прошу: пригласите ее на собеседование. Тогда можно продолжить разговор.

По лицу, иссеченному и татуированному угольной крошкой, было видно — не хочет, но и нет особого желания давать Космачу возможность обращаться выше, к ректору, с которым у декана были сложные отношения, тот будто бы выживал Ровду из университета.

— Ладно, приводите свою девицу, — мимоходом согласился декан и резко сменил тему: — Кстати, почему я не видел отчета по прошлогодней экспедиции?

Отчет Космач написал вскоре после возвращения, но, как всегда, полуправду, то, что могла видеть и слышать назойливая ассистентка. И сделал это по совету Данилы, вдруг разуверившегося в своей воспитаннице. Мало того, больной Василий Васильевич расщедрился и подарил ему кое-что из экспедиционных материалов, дескать, садись и пиши диссер, невзирая ни на что, и защищаться поезжай куда-нибудь в Томск, Новосибирск или Питер.

— Я сдал отчет на кафедру, — объяснил Космач. — В том числе и финансовый.

— А что можете сказать о своей ассистентке? — вдруг спросил Ровда. — Какое впечатление относительно ее перспективности?

После того как Космач привел боярышню из скита, отношения с Натальей Сергеевной испортились окончательно.

— Мы с ней не сработались, — уклонился он от деталей, однако декана и такой ответ удовлетворил.

В назначенный день Космач повел Вавилу на собеседование. Вышли рано, чтоб соседи не видели, и долго брели прогулочным шагом по оттаявшему городу; это была ее первая длительная экскурсия. Он замечал, как боярышня с детской непосредственностью рассматривает дома, улицы, машины и прохожих, и не ужасается, как когда-то, а сама будто начинает оттаивать. Но когда приблизились к университету, испугалась, схватила за руку.

— Ярий Николаевич, пойдем домой? Тут место нехорошее…

А увидев декана, задрожала и потеряла дар речи. Ровда заметил ее состояние и неожиданно добродушно пригласил погулять в университетском дендрарии. В лесу Вавила немного успокоилась, но на вопросы отвечала односложно, не поднимая глаз. Тогда профессор попросил Юрия Николаевича оставить их наедине, чем, пожалуй, лишь усугубил дело. Минут сорок они гуляли по дорожке взад-вперед, и Космач, прячась за деревьями, видел, что перепуганная и смущенная боярышня в основном молчит, сцепив руки на груди и потупившись. Это ее состояние было известно: она молилась и молитвой очерчивала обережный круг, хотя при этом все слышала и вразумительно отвечала на вопросы.

Наконец Ровда позвал Космача и теперь попросил погулять Вавилу.

— Ничего выдающегося я не обнаружил, — рубанул уголек бывший шахтер, — если не считать определенных способностей к языкам. Но это не по адресу, ведите ее в пединститут, там есть факультет иностранных языков.

— Она не раскрылась перед вами, — попробовал объяснить Космач. — Надо учитывать психологию этих людей.

Декану такой оборот не понравился, нахмурил брови.

— Чем вы восторгаетесь? Детским сознанием?.. Душевная чистота и целомудрие — полная беспомощность перед нашей жизнью, неприятие ценностей, отрицание завоеваний цивилизации. Как бы это жестоко ни звучало, но это так. Любой психиатр признает ее невменяемой. Изменить или как-то повлиять на такое мировоззрение невозможно. Если хотите сломать ее, тогда да, ломайте. Нет — оставьте в покое. Высшее светское образование с ней несовместимо, как другая группа крови.

— Я думал устроить ее на заочное и заниматься индивидуально, — безнадежно проговорил Космач. — Ломать вовсе не обязательно…

— Кстати, кто ее учил английскому? — оживился Ровда.

— Я учил, по сокращенной программе…

— Вы что, владеете английским?

— Не владел, — признался Космач. — Но увидел, как она изучает, и понял, в чем дело. Правда, у меня нет такой слуховой и образной памяти на слово…

— Хорошо. А кто обучал мертвым языкам?

— Она сама…

— Любопытно… Каким образом в старообрядческом скиту изучают, например, арамейский язык?

— Старики учат, по книгам, — стал рассказывать Космач. — У кержаков существует неписаный закон: если в доме есть книги, их нужно обязательно читать. Книга умирает, если ее не читают, а это большой грех. Не можешь или не умеешь, передай тому, кто умеет, даже если книга перешла по наследству и дорога для семьи как память…

— Все это очень интересно, — снова оборвал профессор. — Скажите пожалуйста, откуда появились в крестьянских библиотеках книги на арамейском? Вполне допускаю древнегреческие, с трудом — арабские, но каким образам в старообрядческий скит попали книги, написанные арамейским письмом?

— Этим я специально не занимался, — признался Космач. — Зачем отнимать хлеб у археографов?

— А надо заняться. Вот вам конкретное задание на нынешнее лето.

Разговора этого Вавила слышать не могла, однако после собеседования вдруг загрустила, запечалилась и перестала есть, сославшись на какой-то пост. А тут еще вышла публикация в «Комсомольской правде», в которой журналист Песков, обыкновенно пишущий о природе и зверушках, поведал о старообрядческой семье Лыковых. Назвав скит таежным тупиком. Тупик действительно был: в этом скиту оставались последние из рода князей Лыковых, тех самых бояр Лыковых, которые лет двести служили русскому престолу. После этой статьи к ним кинулись своры туристов и проходимцев, занесли заразу и, по сути, истребили всю семью. Вавила тоже прочитала этот материал и еще сильнее затужила. С горем пополам Космач разыскал телефон журналиста, дозвонился, но мог только ругаться, потому что вдруг понял — провокационная статья была кем-то заказана. Кто-то запустил пробный шар, отрабатывая технологию уничтожения чудом уцелевшей средневековой аристократии.

— Скоро и к нам придут, — сказала боярышня, тем самым подтвердив его выводы. — Нельзя мне от своих отставать. Знаешь, Ярий Николаевич, пожалуй, не пойду я учиться. Отпусти домой.

И еще через день начала тихонько собирать свои вещи.

Спорить с ней, как и с Ровдой, не имело смысла, иногда послушная и кроткая боярышня проявляла глубоко скрытый дерзкий и властный нрав.

— Я дал слово твоему отцу выучить тебя. — Это был самый веский аргумент, не подчиниться воле отца или своими действиями подвести другого человека было грешно, не позволяла совесть.

Прямота ее рассуждений и конкретность иногда повергали в шок.

— Коли мог бы взять меня в жены — навек осталась. Но ты ж не бесерменин, чтоб две или три жены иметь.