— Да, я понимаю.
— Знаете, как это бывает с детьми. Они что-то вообразят себе, а потом сами перестают понимать, где выдумка, где правда.
— Да, по-моему, ничего необычного тут нет.
— Видите ли, Эцуко, когда Марико родилась, дела обстояли очень сложно.
— Да, наверное. Мне очень повезло, я знаю.
— Дела обстояли очень сложно. Наверное, было глупостью выходить замуж в то время. Все видели, что надвигается война. Однако же, Эцуко, никто ведь в те дни толком не понимал, что такое война на самом деле. После замужества я попала в высокоуважаемую семью. Никогда и не предполагала, что война способна принести такие перемены.
Сатико поставила чашку и провела рукой по волосам.
— Что до сегодняшнего вечера, Эцуко, — она мельком улыбнулась, — моя дочь вполне способна сама себя развлечь. Поэтому, пожалуйста, не очень-то из-за нее волнуйтесь.
* * *
Лицо миссис Фудзивара, когда она говорила о сыне, часто выражало усталость.
— Он стареет. Выбирать ему скоро придется только из старых дев.
Мы сидели во дворике закусочной. За несколькими столиками обедали служащие.
— Бедный Кадзуо-сан, — со смехом проговорила я. — Но я понимаю, каково ему. Грустная история с мисс Митико. Они ведь долгое время были обручены, да?
— Три года. Никогда не видела смысла в этих затяжных помолвках. Да, Митико была славная девушка. Уверена, она первая бы меня поддержала насчет Кадзуо — разве можно вот так ее оплакивать? Ей бы хотелось, чтобы он продолжал жить своей жизнью.
— Должно быть, трудно ему сейчас приходится. Так долго строить планы — и вот чем все кончилось.
— Теперь все в прошлом, — сказала миссис Фудзивара. — Всем нам приходится с чем-то расставаться. Помнится, вы, Эцуко, тоже были когда-то убиты горем. Но сумели продержаться.
— Но мне посчастливилось. Огата-сан был очень ко мне добр. Не знаю, что бы со мной иначе сталось.
— Да, он был к вам очень добр. И, конечно же, так вы встретили своего мужа. Но вы заслуживали счастья.
— Я и вправду не знаю, где бы была сейчас, если бы Огата-сан не взял меня к себе. Но мне понятно, как бывает тяжело — я вашего сына имею в виду. Я все еще порой думаю о Накамуре-сан. Ничего не могу с собой поделать. А когда проснусь — забываю. Кажется, будто я все еще здесь, в Накагаве…
— Не надо, Эцуко, ни к чему такие разговоры. — Миссис Фудзивара вгляделась в меня, потом вздохнула. — Но со мной тоже такое случается. По утрам, как вы говорите, только проснешься — оно и накатит. Я часто просыпаюсь с мыслью, что надо спешить и готовить завтрак на всех.
Мы помолчали. Миссис Фудзивара рассмеялась:
— Нехорошая вы, Эцуко. Вот видите, навели меня на такие разговоры.
— Очень глупо с моей стороны. Во всяком случае, между нами — между Накамурой-сан и мной — никогда ничего не было. Я хочу сказать, ничего не было решено.
Миссис Фудзивара по-прежнему смотрела на меня, кивая каким-то своим мыслям. Один из посетителей встал из-за столика, готовясь уходить.
Миссис Фудзивара направилась к нему. Это был аккуратный молодой человек в рубашке без пиджака. Они поклонились друг другу и завязали оживленный разговор. Молодой человек, застегивая свой портфель, что-то сказал, и миссис Фудзивара от души рассмеялась. Они снова обменялись поклонами, потом молодой человек исчез в дневной уличной суете. Я была благодарна за возможность успокоить свои чувства. Когда миссис Фудзивара вернулась, я сказала ей:
— Лучше, если я сейчас пойду. Вы очень заняты.
— Останьтесь и отдохните. Вы ведь только что присели. Я подам вам обед.
— Нет, спасибо.
— Послушайте, Эцуко, если вы сейчас не поедите, то еще не скоро сможете пообедать. А вы ведь знаете, как важно сейчас для вас питаться регулярно.
— Да, я понимаю.
Миссис Фудзивара пристально в меня всмотрелась:
— У вас сейчас столько хорошего впереди, Эцуко. Но вы чем-то огорчены?
— Огорчена? Ни капельки.
Миссис Фудзивара не сводила с меня глаз, и я нервно рассмеялась.
— Когда появится ребенок, — сказала она, — вы будете счастливы, поверьте мне. Из вас выйдет великолепная мать, Эцуко.
— Надеюсь.
— Так непременно будет.
— Да, — я улыбнулась ей в лицо.
Миссис Фудзивара кивнула, потом снова поднялась на ноги.
Внутри домика Сатико становилось все темнее (горел только один фонарь), и сначала я подумала, что Марико вглядывается в черное пятно на стене. Она наставила на него палец, и пятно сдвинулось. Только тогда я поняла, что это паук.
— Марико, не трогай — это нехорошо.
Она заложила руки за спину, но не отрывала взгляда от паука.
— У нас раньше была кошка, — сказала она. — До того, как мы сюда приехали. Она часто ловила пауков.
— Понятно. Нет, Марико, лучше не трогай.
— Но он не ядовитый.
— Нет, не трогай — он грязный.
— А кошка, которая у нас была, могла есть пауков. Что случится, если я съем паука?
— Не знаю, Марико.
— Меня стошнит?
— Не знаю. — Я снова взялась за шитье, прихваченное с собой.
Марико по-прежнему следила за пауком. Потом сказала:
— Я знаю, почему вы сегодня здесь.
— Я здесь, потому что маленьким девочкам нехорошо оставаться одним.
— Это из-за той женщины. Потому что та женщина может снова прийти.
— У тебя есть еще рисунки? Те, что ты мне сейчас показала, замечательные.
Марико не ответила. Она подошла к окну и уставилась в темноту.
— Твоя мама долго не задержится, — сказала я. — Может, покажешь мне еще рисунки?
Марико продолжала смотреть в темноту. Потом вернулась в угол, где сидела до того, как ее внимание привлек паук.
— Как ты провела день, Марико? — спросила я. — Рисовала?
— Играла с Атсу и Ми-Тянем.
— Отлично. А где они живут? В нашем квартале?
— Вот Атсу, — она показала на черного котенка возле себя, — а вот это Ми-Тянь.
Я засмеялась:
— Ах, вот оно что. Чудные котятки, не правда ли? Но разве ты не играешь с другими детьми? С детьми из нашего квартала?
— Я играю с Атсу и Ми-Тянем.
— Но тебе стоит попробовать подружиться с другими детьми. Уверена, они очень славные.
— Они украли Судзи-Тяня. Это был мой любимый котенок.
— Украли? Господи, зачем же они это сделали?