Утоли моя печали - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Алексеев cтр.№ 9

В таком случае можно было бы осторожно погрузиться на глубину и спрятаться под толщей воды другого температурного режима, который не прощупывается гидролокатором, однако такого слоя, под который можно было бы уйти при нулевой плавучести, внизу не оказалось, а продувать цистерны значит немедленно обнаружить себя.

И тогда командир принял оригинальное и единственно верное решение: уйти под днище «Энтерпрайза», в самое безопасное место. А дальше как Бог пошлет…

Подлодка погрузилась на глубину двадцати метров и на бесшумном, тихом экономходу скользнула под авианосец.

Ремонт у американцев длился четверо суток, и все это время Губский работал без сна и какого-либо отдыха, слушая голоса и звуки не только с помощью специальных радиоэлектронных приборов, а и посредством обыкновенного медицинского фонендоскопа, приставленного к переборке. Как известно, тихий в полном смысле слова океан является гигантским локатором, подлодка же в этом случае, находясь на небольшой глубине, выполняет роль мембраны, так что все громкие разговоры, стук, топот ног по палубе, чих и кашель – все слышно, как биение собственного сердца.

И страшно становилось с каждым часом не от этой близости, не от того, что жизнь сейчас зависела от ювелирной выдержки глубины – шаркнуть рубкой по днищу «Энтерпрайза» можно в любое мгновение, и тогда останется таранить авианосец, топить его, к чертовой матери, и тонуть самим: погибать, так с музыкой.

Быстрая и неожиданная смерть не так и пугала Губского. И не услышишь, заковав голову в наушники, как пролетит команда на таран, почувствуешь только мощнейший и единственный удар, точнее, начало этого удара. Потом все: мрак, пустота…

Страх исходил от неизвестности и ожидания смерти, особенно от обидной, случайной, например, когда уже замаячит впереди лучик света, далекая звезда надежды, а лодку засекут и накроют глубинной бомбой. Американцы не потерпят, не переживут такого позора – советскую подлодку у себя под брюхом, и, обнаружив ее, рискнут, пожалуй, достать ракетой, даже если она уйдет за круг боевого охранения.

Сознание этого висело над головой, будто нож гильотины…

На авианосце работали лебедки и тали, звенели ключи и стучали кувалды, свободные от службы пилоты играли в футбол, купались в надувном бассейне за бортом, опасаясь только акул; они не знали ничего о стерегущей их смертельной опасности и много говорили о жизни на берегу, о девочках и развлечениях, о женах и детях, так что при умелом расчленении всей этой мешанины можно было получить исчерпывающую информацию о каждом из них. Не отставала и команда, занятая авральным ремонтом: истосковавшиеся по земле матросы между деловыми разговорами и руганью вспоминали минувшие дни, а самое ценное – детали обстоятельств и подробности выполняемых задач прошлых походов.

Одним словом, четверо суток Губский слушал голоса, переводил и писал, поражая своего командира новыми и новыми данными о подноготной «Энтерпрайза». Эх, знал бы он, чего это стоило! Знал бы, как немеет и дрожит ежесекундно ожидающая смерти душа, какими слезами она обливается, сколько требует сил, чтобы не показать виду, как ей страшно! А командир – бездушный игрок, скотина! – только входил в раж от риска и, словно болезнью, заражал им команду Такая удача редко кому выпадала – поплавать под брюхом у авианосца, и потому охваченный восхищением от собственной дерзости экипаж подлодки не знал усталости. Командиру вести разведку было мало. На кораблях охранения и в голову никому не приходило искать советскую лодку под авиаматкой, поэтому на четвертые сутки стали отрабатывать учебные торпедные атаки по «Энтерпрайзу» сначала с левого, потом с правого борта, разумеется, снимая для отчета на пленку весь процесс, и, окончательно обнаглев, всплыли на перископную глубину в непосредственной близости от авианосца и сфотографировали все: от развлекающихся на палубе пилотов до командира на мостике, крупным планом, анфас и в профиль.

После этого Губский поклялся сам перед собой: если останется жив, сразу же по прибытии на базу напишет рапорт об увольнении. А не уволят сразу, начнут нервы мотать – напьется и набьет командиру физиономию. За все!

И только в последнюю сумасшедшую ночь, прокрадываясь на цыпочках к туалету, слухач обнаружил, что такой же страх испытывал не он один. В торпедном отсеке, забившись в угол, сидел командир БЧ-2 и что-то шептал, делая вид, что занимается расчетами, и полагая, что его никто не слышит. Но обостренный слух Губского обмануть было невозможно.

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…

А Губский и молитвы ни одной не знал и молиться не умел…

Наконец «Энтерпрайз» отремонтировался и на малом двинулся вперед – начал, по сути, ходовые испытания, и под этот шумок подлодка незаметно выскочила из замкнутого круга. Сидя на своем посту, Губский не догадывался об этом, продолжая слушать и записывать разговоры.

И уже на пятый день, когда авианосец был едва видим на горизонте, капитан-лейтенант услышал женский голос, прилетевший с поверхности океана через толщу воды:

– Через два часа девять минут в условном квадрате триста шесть «Энтерпрайз» снова ляжет в дрейф. Причина – неустойчивое движение левого руля

Он автоматически записал сообщение, доложил о нем по команде и только после этого, будто очнувшись, понял, что голос этот прилетел из ниоткуда. И мало того, услышанное не нужно переводить с английского, ибо сказано было по-русски.

Командир подлодки никак не отреагировал на эту информацию, будучи в полном зашоре: почти на неделю лодка исчезла из радиовидимости и теперь на базе сильно волновались, требуя немедленного шифрованного донесения. Тут уж было не до проблем, возникших на авианосце вероятного противника…

И все бы ничего, в конце концов этот странный голос можно было списать на сильное переутомление и нервное напряжение, пойти в кубрик и хорошенько выспаться, чтобы не мерещилось, если бы ровно через два часа девять минут в квадрате триста шесть авианосец вероятного противника не лег бы в дрейф, а радиоперехват подтвердил причину.

Спустя еще час Губский снова услышал тот же голос, но уже не стал записывать, а попытался засечь, проанализировать, откуда он доносится – из собственного «я» или оттуда, с поверхности океана.

Выходило, что оттуда.

Неведомая и незримая женщина вещала:

– С «Энтерпрайза» спустили трех водолазов. Идет обследование механизмов привода левого руля. Но причину неисправности следует искать в сто двадцать втором трюмном отсеке по левому борту, где младший механик Поль Сандерс забыл снять струбцину с троса после его натяжки во время ремонта.

Несмотря на длительную бессонницу, Губский почувствовал себя неожиданно хорошо, как в забеге на длинную дистанцию, когда приходит второе дыхание и включаются резервы организма. И реальность воспринималась соответственно, без всяких отклонений и поправок на усталость.

И напрочь отступил страх! Сейчас хоть снова под авианосец – душа бы даже не дрогнула!

Мало того, он вполне осознавал, что если сейчас пойти и доложить командиру о причине остановки авианосца, да еще указать, в каком месте этот Поль Сандерс забыл снять струбцину, то подобное сообщение будет истолковано однозначно. Но он вдруг ощутил в себе неведомую раньше способность мгновенно находить выход из любой ситуации – будто кто-то подсказывал со стороны! – и тут же придумал способ, как проверить полученную неведомо откуда и от кого информацию. Оставив вахту, Губский явился к командиру и доложил, что сейчас только перехватил неофициальный радиообмен между младшим механиком и неустановленным абонентом, скорее всего приятелем, которому первый признался в своей неаккуратности и просил помощи, чтобы вместе спуститься в отсек и незаметно снять треклятую струбцину, пока ее не обнаружили. И еще подтолкнул азартного командира подлодки, дескать, неплохо бы на закуску и тут утереть нос американцам, подсказав им причину неисправности. Это будет для них шок!