– Потому что мы записывали строго со слов вашего отца.
И со слов свидетельницы, находившейся при нем с самого начала приступа.
Надеюсь, ее-то вы не подозреваете в соучастии в заговоре против вас?
– А разве я говорила, что против меня составлен
заговор? – невинно спросила Даша.
– Насколько мне известно, вашему начальству вы об этом
рассказывали много и охотно…
– Видите ли, я не первый сыщик, против которого
устраивают провокацию со сбором компромата, – сказала Даша. – У нас
такое случается. Я бы это не стала называть заговором, но против меня
определенно работают…
Она обращалась главным образом к Савич, но видела по глазам
той, что дело дохлое. У них тут «заговоры и козни» – симптом болезни, и не
более того.
– Надеюсь, нас вы не подозреваете в соучастии с вашими…
заговорщиками? – с непринужденной улыбкой спросил Хотулев.
– Ну что вы, – сказала Даша. – Однако так уж
сложилось, что другой человек совсем по-иному описывал отцовский бред. Не так,
как вы. И ни словечком не упомянул про «эротическую подоплеку»…
Взгляд докторши растерянно метнулся меж пациенткой и шефом:
– Да? А с этим человеком можно поговорить?
– Она умерла, – сказала Даша. – Ее убили. Та
женщина, из чьей квартиры отца… увезли.
– Простите, Дарья Андреевна, а вы правду
говорите? – спросила Савич.
– Увы, на этот раз Дарья Андреевна говорит чистую
правду, – кивнул Хотулев. – Эта женщина погибла при крайне загадочных
обстоятельствах вскоре после крайне напряженной и тягостной беседы меж ней и
Дарьей Андреевной… буквально сразу же.
– Вы на что намекаете? – не выдержала Даша.
И увидела, как эскулапы обменялись нехорошими взглядами. Она
нервничала все больше, давали о себе знать две почти бессонных ночи, Даша
чувствовала, как ее начинает легонько трясти, словно в ознобе, и боялась, что
врачи это заметят.
– Помилуйте, ни на что я не намекаю, – развел
руками Хотулев. – Я, если помните, предостерегал вас от беседы с ней,
говорил, что ни к чему хорошему это не приведет в вашем состоянии. В самом
деле, загадочная история… Ну что же… Дарья Андреевна, как вы посмотрите на
такое предложение: ненадолго задержаться у нас? Скажем, на недельку. Я понимаю
ваше предубеждение против сего заведения, но поймите и вы – с галлюцинациями,
подобными вашим вчерашним, шутки плохи. И пренебрегать ими опасно. В любой
момент, совершенно неожиданно, может наступить обострение и принять крайне
опасные как для вас, так и для других, формы. Вплоть до попыток самоубийства
или стремления причинить вред окружающим. А у вас ведь, насколько мне известно,
есть оружие? Нужно подлечиться. Я с вами говорю так откровенно, поскольку вовсе
не считаю вас больной. Вы не больны, вы в данный момент пребываете в ясном
сознании, но пережили целую череду стрессов и потрясений, появились
галлюцинации, неадекватное восприятие действительности. Вам просто необходимо
немного отдохнуть под надежным присмотром.
Несмотря на самую пакостную ситуацию, в какую она когда-либо
попадала, Даша не удержалась от улыбки:
– Это значит: чтобы доказать, что я нормальная, нужно
согласиться, чтобы меня заперли в дурдом?
– Вы сформулировали несколько прямолинейно, но, в
целом, правильно, – кивнул Хотулев. – Если вы пойдете нам навстречу –
не будет лучшего способа доказать, что вы здоровы. И максимум через неделю мы с
вами расстанемся, я уверен. Я не стал бы употреблять столь вульгарное слово
«дурдом». Здесь есть спокойные палаты для таких же, как вы, людей –
переутомившихся, переработавшихся, перенервничавших…
– В самом деле, – вмешалась Савич. – Ведь
если вы сейчас уйдете, а потом, боже упаси, попадете к нам в гораздо более
худшем состоянии, можете задержаться надолго…
– А может, рискнем, – сказала Даша. – Посижу
дома, попью таблетки…
Савич раскрыла было рот, но Хотулев успокоил ее
многозначительным взглядом, изобразил на лице глубочайшее раздумье, потом
медленно склонил голову:
– У вас, правда, со вчерашнего дня не было никаких…
необычных наблюдений?
– Никаких, – сказала Даша.
– Что, если действительно рискнуть? – протянул
он. – Под мою ответственность… Но без укольчика, уж не посетуйте, мы вас
не отпустим. Согласны на такой компромисс?
Даша кивнула.
– Прекрасно. Галочка, идите распорядитесь, мы следом…
Галочка выскочила, предварительно бросив на шефа цепкий,
понимающий взгляд. «Тоже мне актеры-самоучки, – подумала Даша. –
Ясно, что фокус этот у вас, милые, давно отработан на настоящих шизиках. Сразу,
быть может, под замок и не повлечете. Придется джинсы снимать, а значит, кобуру
отстегивать, тут ваши мордовороты и навалятся… И пойдет – чем больше орешь и
дергаешься, тем больше тебе в карточку пишут. Пока доберешься до судьи, в тебе
уже полведра лекарства сидеть будет».
– Пойдемте, – сказала она, направляясь к вешалке.
– Одеваться не стоит, процедурная на этом же этаже.
Потом вернетесь…
Словно не слыша, Даша молча накинула пуховик и нахлобучила
шапку.
– Дарья Андреевна… – он непроизвольно подался к
ней, сделал резкое движение, голос прозвучал жестко.
Даша рывком задрала подол свитера, встала меж ним и дверью,
положив руку на кобуру. Усмехнулась:
– Там, во дворе, наши парни на двух машинах…
– Вы понимаете, какая запись у вас прибавится в
карточке?
– Только не ошибитесь, – сказала Даша. – А то
потом попросят рассказать, какой пистолет я на вас направляла, а вы и знать не
будете, – она прикрыла ладонью кобуру. – Марки-то разные бывают и
выглядят по-разному… Будет конфуз, если вы опишете один, а потом окажется, что
у меня был другой…
– Вы совершаете страшную глупость, – сказал он, не
двигаясь с места. – Вам необходимо лечиться…
Даша сгребла со стола таблетки и, не глядя, запихала в
карман весь похрустывающий ворох:
– Как видите, выполняю предписания врача. Но вот уколов
я с детства боюсь, извините. Еще по ошибке вкатите то же, что и Усачеву…
У него что-то дрогнуло в лице! И это не страх перед
пистолетом, остававшимся в кобуре. Но не было времени на задушевные беседы.
Даша быстренько вышла и скорым шагом рванула к лестнице.
И замерла, поскользнувшись на свежевымытом полу, схватившись
за широкие перила.
Перед входной дверью, загораживая ей дорогу, стояла овчарка.
Та самая. Только сейчас она была еще выше, едва умещалась в крошечном
тамбурчике, поставила передние лапищи на ступеньки и смотрела на Дашу
отливавшими лунным блеском глазищами. Громадная собачина чуть ли не с лошадь
высотой.
Под черепом, такое впечатление, что-то стеклянно, чуть
слышно позванивало, но не было ни страха, ни паники. Даша зажмурилась, как
следует встряхнула головой. Открыла глаза. Показалось, будто что-то огромное и
темное смазанной полосой утянулось под лестницу, в крохотный закуток, где
уместилось бы ведро со шваброй, – Даша хорошо помнила, поднимаясь сюда,
что там не было ни двери, ни ниши.