Экстр - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Зинделл cтр.№ 12

После долгих прений пилоты, разбросанные на расстоянии полумиллиона миль, согласились, что Малаклипс действительно может преследовать их в надежде, что они приведут его к Мэллори Рингессу – но возможны и другие варианты. Леандр и Долорес слишком хорошо помнили, что пилот способен обернуться против другого пилота, и превратить свой корабль в меч, и проделать им зияющие дыры в мультиплексе, чтобы отправить туда своего противника.

Если пилот найдет точный вероятностный маршрут и проделает эти дыры в соответствии с ним, он может отправить вражеский корабль по темному туннелю в огненное сердце какой-нибудь ближней звезды. Во время Пилотской Войны так погибли многие, и Саролта Сен на своем “Бесконечном дереве” сам едва остался жив после подобной атаки. Он первый заметил, что Малаклипс, возможно, желает смерти им всем.

Раз у воинов-поэтов существует правило убивать всех богов, то может быть и другое, секретное: убивать всех людей, которые из гордости или по глупости пытаются вступить с богами в контакт.

Проще всего в этой ситуации было бы повернуть обратно и напасть на корабль Малаклипса – так стая волков отпугивает белого медведя, идущего следом за ними. Это позволило бы им в один миг испепелить воина-поэта. Но поступить так они не могли. Больше не могли. Леандр, любивший войну, как только доступно человеку, первый предложил разойтись и подойти к Тверди десятью разными маршрутами. Тогда Малаклипс на своем “Красном драконе” сможет следовать только за кем-то одним.

На этом совет закончился. Пилоты распрощались, и Данло снова остался один в кабине “Снежной совы”. Ли Те My Лан подала сигнал (это право принадлежало ей как старшей по возрасту), и корабли, разойдясь в разные стороны, открыли окна в мультиплекс и исчезли в нем, как блики, отбрасываемые алмазной сферой. Каждый пилот, следуя своим путем, утратил всякую связь с другими и остался наконец совершенно и бесповоротно один.

Поначалу это одиночество вызывало у Данло тихую радость, с какой он мог бы слушать ветер в темном зимнем лесу. Впервые за много лет он почувствовал себя совершенно свободным. Но природа жизни такова, что ни одна эмоция не длится вечно, и блаженство, испытываемое Данло, быстро сменилось тревожным сознанием того, что он все-таки не один. Углубившись в темные течения мультиплекса, он почти сразу же заметил пертурбации, производимые другим кораблем, который всегда находился в одном секторе с ним.

Два – число зловещее. Это отражение или удвоение единицы, самого совершенного из натуральных чисел. Два – это эхо, противовес, начало умножения. Число два показывает, как вселенское единство дробится на волокна, кварки и фотоны, отдельные составные элементы жизни. Два – символ становления как противоположности чистому бытию; в определенном смысле два – это жизнь, а следовательно, и смерть, ибо всякая жизнь завершается смертью, даже если питается жизнью других, чтобы сохранить себя.

Сам Данло боялся смерти меньше, чем другие люди, но полагал, что достаточно на нее насмотрелся, чтобы знать, какова она. Четырнадцати лет он похоронил восемьдесят восемь человек – всех, кто входил в племя деваки, усыновившее и воспитавшее его. Он был близко знаком со смертью и чувствовал, что преследующий его воин-поэт может стать причиной смерти дорогих ему людей. Видя в Малаклипсе вестника смерти и думая, что знает о смерти все, что следует знать, Данло решил оторваться от призрачного корабля, который гнался за ним, как снежная сова за бегущим по снегу зайцем.

Поэтому он очистил свой ум от того, что осталось позади, и обратил внутренний взор в самую глубину мультиплекса, где ожидали его сокровенные ужасы и радости вселенной.

На первых порах, впрочем, он познал одну только радость – холодную красоту цифрового шторма, где многогранные математические символы пронизывали его ум каплями застывшего света, и замедленное время, ускорявшее его мысли, и нечто еще – нечто иное.

Есть у пилотов одна тайна. Хотя все они входят в мультиплекс одинаково и придерживаются единого мнения относительно его природы, каждый из них воспринимает его поразному. У Данло, в отличие от всех других пилотов, с которыми он разговаривал, мультиплекс переливался красками.

Он знал, конечно, что при отсутствии света и пространства-времени и красок никаких быть не может – однако они все-таки были. Он несся от звезды к звезде, под звездами реального пространства, а потом входил в Кириллиан – окрестность звезды, которая светилась глубоким кобальтом, скрытой и тайной синевой, которую Данло ни разу не наблюдал в жизни.

Вскоре он вошел в обычное инвариантное пространство, жемчужно-серое, с розовыми завитками. На один миг он счел, что ему повезло – через такое пространство он мог проложить прямой маршрут до самой Тверди. Но в Экстре для пилота легким и простым ничего не бывает. В следующий момент он оказался в анизотропном сдвиге, разновидности топологического кошмара, которую пилоты иногда называют инверсией Данлади. Слои мультиплекса теперь вспыхнули яркой лазурью, то переходящей в бледную бирюзу, то вновь разгорающейся до изумрудно-зеленого.

Все вокруг выглядело, как странное живописное полотно, где все детали постоянно меняют фокус, перемещаясь с заднего плана на передний, из тени в свет, изнутри наружу и обратно. По-своему это было красиво, но и опасно, и Данло порадовался, когда коварное пространство стало дробиться и разветвляться, образуя более или менее нормальное дерево решений. Каждый пилот может только пожелать, чтобы в мультиплексе ему не встречалось ничего сложнее таких деревьев, где все решения выражаются в простейшей форме: максимумминимум, правое-левое, внутрь-наружу, да-нет.

Но вдруг ветвь, на которой держался корабль, подломилась – так это выглядело, – и Данло угодил в редкий и очень опасный псевдотороид, из тех, которые открыл лорд Рикардо Лави в одно из первых своих путешествий к Экстру. Краски вернулись снова: р-мерные числа Бетти в рубиново-золотисто-хромовой гамме вспыхивали в густо-фиолетовых складках.

Все цвета на пороге конечного внезапно наливались алым пламенем и, багровея, уходили в бесконечность.

Само пространство, этот невозможный псевдотороид, извивалось, как схваченный сильной рукой снежный червь. Оно корчилось, и дергалось, и лопалось, а потом на фиолетовом раскрывалась фиолетовая щель, и оно начинало уходить само в себя. Теперь здесь стало по-настоящему опасно – одна опасность караулила внутри другой. Настал момент, длившийся не больше половины одного удара сердца, в который Данло, паря в своей кабине, потел, и тяжело дышал, и думал так быстро, как только доступно человеку. Как ни мало он боялся смерти, он все же страшился попасть живым в сворачивающийся псевдотороид. Его страх имел красновато-пурпурный оттенок, цвет налитого кровью клеща, зажатого между большим и указательным пальцем.

Все его сознание, все математическое мышление и вся воля к жизни до последнего волоконца устремились в окружающее его пространство. Там змеились, уходя один в другой, темные туннели, немыслимо сложные и абсолютно немаршрутизируемые. Сама ткань мультиплекса, сиреневая, как плащ фабулиста, сворачивалась внутрь себя, переливаясь аметистом, анилином и пурпуром – тем единственно чистым пурпуром, который, вполне возможно, служит основой всех остальных цветов. Повсюду мультиплекс проваливался сам в себя, напоминая темно-фиолетовые цветы, растущие в обратном порядке – сворачивающие лепестки и уходящие в ту лишенную света точку, где количество складок стремится к бесконечности.