В то же время боковым зрением Маркиз заметил в глубине площадки
какое-то движение и, переведя туда взгляд, разглядел взбегающего по лестничной
площадке Ковбоя, которого он хорошо запомнил по кровавым событиям возле гаражей
на проспекте Просвещения. Следом за своим стремительным шефом мчались еще
четверо бойцов, на ходу вытаскивая стволы.
Мужчина с конским хвостом обернулся на звук, увидел
нападающих и витиевато выругался.
— Крутым себя считаешь, да? — выкрикнул,
приближаясь, Ковбой и лязгнул предохранителем револьвера. — Думал, уйдешь
от меня?
Женщина обернулась на его голос, яростно взвизгнула и
бросилась на Лолу, отступившую уже к самому краю. Лола потеряла равновесие,
судорожно вцепилась в свою противницу и дернула ее на себя. Та снова вскрикнула
— на этот раз от страха, а не от ярости — и, потеряв опору под ногами, рухнула
вниз…
Леня, летящий в воздухе на конце троса, поравнялся с краем
площадки в ту самую секунду, когда Лола, с широко раскрытыми от ужаса глазами
балансировала на самом краю пропасти.
Он подхватил свою подругу, взяв ее поперек туловища, и
прижал к себе изо всех сил. Стрела подъемного крана плавно развернулась, унося
их из опасной зоны. Краем глаза Леня успел заметить, как длинноволосый выхватил
из-за пазухи пистолет и выстрелил в самоуверенного Ковбоя, смертельно ранив, и
тут же его самого изрешетили пулями подбежавшие бойцы…
Крановщик, в точности выполняя Ленину инструкцию, перенес их
через заброшенную стройплощадку и мягко опустил на землю возле густых кустов,
где Маркиз оставил свою машину.
Лола едва держалась на ногах. Она была бледнее полотна, вся
дрожала, по щекам ее ползли слезы. Леня ласково погладил ее по волосам, усадил
в машину и как можно скорее выехал на шоссе, чтобы затеряться в потоке
транспорта, пока кто-нибудь из выживших не вздумал устроить за ними погоню.
Только тогда, придерживая руль левой рукой, правой он достал из «бардачка»
плоскую фляжку с коньяком и влил хорошую порцию в трясущиеся Долины губы.
Лола заплакала, но порозовела и перестала дрожать.
Она прижалась к Лениному плечу и проговорила сквозь слезы:
— Неужели это никогда не кончится?
— Все уже кончилось, — ответил Леня, ласково обняв
ее, — теперь уже почти все кончилось…
И, понизив голос, так чтобы Лола его не услышала, он
закончил:
— Осталось самое главное…
* * *
Маркиз подозвал официанта и попросил:
— Пожалуйста, передайте господину за угловым столиком
бутылку "Шато Пюи Дюкассо 1978 года. Я видел его в вашей карте вин.
Официант почтительно кивнул, в глазах его появилось уважение
к истинному ценителю:
— Прекрасный выбор.
Через несколько минут он снова подошел к Лениному столику и
вежливо проговорил:
— Господин за угловым столиком очень просит вас
присоединиться к нему.
Если вы не против, я принесу туда ваш заказ.
Леня встал и направился к угловому столу.
Вальяжный мужчина с выразительным лицом и вьющимися черными
с сединой волосами, с залысиной, вежливо приподнялся ему навстречу и
проговорил:
— Вино, которое вы прислали мне, не годится пить в
одиночестве. Это прекрасный благородный напиток достойно хорошего тоста и
хорошей застольной беседы.
Прошу вас присоединиться ко мне. Знаток, который мог выбрать
такое вино, не может не быть достойным собеседником.
— Благодарю вас, — Леня улыбнулся, — и
простите меня, если я показался вам навязчивым. Просто, случайно увидев, что вы
заказали паштет из голубиной печени с вымоченным в ликере изюмом и баранину с
розмарином и миндалем, я не смог удержаться: «Шато Пюи Дюкасс» как нельзя более
подходит к такому изысканному обеду.
— Вы меня удивляете! — Мужчина посмотрел на Леню с
еще большим интересом. — Такое глубокое кулинарное чутье редко встречается
в наше время!
Может быть, вы работаете в ресторанном бизнесе? Или вы
сомелье — специалист по винам?
— Нет, — Леня снова улыбнулся своему
собеседнику, — разрешите представиться: меня зовут Леонид, я занимаюсь..,
информационными технологиями, а хорошая кухня и тонкие вина — это всего лишь
мое увлечение.
— Аветик, — представился в ответ мужчина, —
для меня хорошая кухня — это профессия, я работаю поваром.., у одного очень
видного человека.
Естественно, Леня прекрасно знал, с кем он сидит за одним
столом, он немало сил и времени потратил на то, чтобы здесь сидеть.
Аветик Асланян, личный повар Владимира Лазоревского, как
многие первоклассные повара, любил в свой выходной день пообедать в хорошем
ресторане, чтобы отведать блюда своих коллег и почувствовать уважение
окружающих, удовольствие, какое испытываешь, когда вокруг тебя суетятся
вышколенные официанты.
В Петербурге, куда он приехал вместе со своим хозяином, он
выбрал ресторан «Старая усадьба», где отменно готовили блюда французской и
европейской кухни и подавали к ним исключительные вина.
Леня навел справки везде, где только можно, и узнал этот
маленький секрет знаменитого повара, благодаря чему и был сейчас с ним за одним
столом.
— Разрешите поднять этот бокал за солнце юга, которое
напоило своим светом благородную лозу, которое превратилось в золотой сок
винограда, в прекрасное вино!
За солнце юга — солнце Франции, солнце Кавказа, солнце вашей
родной Армении!
Леня поднял бокал и с легким звоном прикоснулся к бокалу
своего собеседника.
Аветик благодарно улыбнулся и пригубил вино, проговорив:
— Хорошие слова! Достойные этого вина!
— Цавэ танем! — закончил Маркиз известным
армянским тостом. — Твои невзгоды — мне!
Аветик ничего не ответил, но в уголке темного глаза чуть
заметно блеснула слеза.
— Вы бывали в Армении, Леонид? — с глубоким
чувством проговорил он после долгого молчания.
— Давно, лет пятнадцать назад…
Я был в Ереване, в Гегарте, в Гарни… Прекрасная страна…
— Прекрасная страна… — как эхо, повторил Аветик, —
я уехал оттуда больше двадцати лет назад и так с тех пор и не выбрался на
родину… А теперь уж, наверное, и не соберусь.., я стар…
— Что вы! — искренне возмутился Маркиз. — Вы
в самом прекрасном возрасте, проживете еще много лет и непременно побываете в
Армении.
— Человек, у которого я работаю, очень привык к моей
кухне, он не хочет отпускать меня больше чем на день, говорит, что только я
могу кормить его по-человечески, а другие повара его просто отравят…
— Это приятно, — проговорил Маркиз, снова наполняя
бокал Аветика, — вы должны гордиться…