– Ну, голубчик, с вас подозрения сняты давным-давно, да
я вас на самом деле никогда и не подозревал. Вы ведь петербургский студент,
юрист, мы с вами, что называется, свои по духу. – Горецкий поправил
пенсне.
Опять вид у него был совершенно профессорский, безобидный, и
офицерская форма казалась на нем с чужого плеча. Лицо его было уютным, но
несколько отечным после бессонной ночи. Борис подумал, что Горецкий опять
слегка кривит душой. Вряд ли он снял бы все подозрения с Бориса, руководствуясь
только тем, что тот петербургский студент и «свой по духу». Если бы Горецкий
давал оценки людям, руководствуясь такими субъективными представлениями, он не
достиг бы такого положения, какое занимает сейчас. А кстати, кто же он
все-таки? Но на этом размышления Бориса были прерваны Аркадием Петровичем,
который продолжал:
– Но дело все же мы не закончили. Список, голубчик,
список, – пояснил он.
– Ну уж я и не знаю, Аркадий Петрович, где же его
искать. Был ли он вообще, этот список?
– Был, голубчик, был. Причем я уверен, что Махарадзе
держал его при себе, никуда не спрятал.
– Но ведь вы тщательно обыскали труп?
– Тщательнее не бывает. Одежду по нитке прощупали,
полость рта обследовали… уж не буду в подробности вдаваться, только поверьте:
обыскали на совесть. Так что простите старика за назойливость, – при этих
словах Борис хотел возразить, но Горецкий остановил его повелительным
жестом, – еще раз попрошу вас вспомнить все, что удастся, из того вечера,
когда вы с Махарадзе познакомились.
– Да я вам уже рассказывал, он сам ко мне подошел…
– Не важно, голубчик, что рассказывали. Повторите еще
раз, возможно, что-то всплывет, на что раньше внимание не обращали…
– Подошел ко мне… Я еще удивился, что он нервничал. То
есть тогда я просто подумал, что странный какой-то господин, назойливый очень,
а теперь понимаю – это он от страха нервничал очень.
– Это понятно. Очевидно, он чувствовал за собой слежку,
боялся турецких агентов… А нужно было ждать, ждать сутки или двое. Список жег
ему ладони, фигурально выражаясь, но куда он мог его спрятать? Человек он был
всем незнакомый…
– Ну, и он стал буквально навязывать мне игру. Чуть не
силой заставлял играть. Я отнекиваюсь, мол, не умею даже играть-то, а он как
банный лист – хоть одну игру, время скоротать. Что ему так приспичило – ума не
приложу, компания нужна была, что ли… Я ему говорю, что мне, мол, и не на что
играть-то, денег совсем мало, а он – да у меня, говорит, и вовсе денег нет, я
на мели…
– Как – денег нет? – прервал Бориса
насторожившийся Горецкий. – У него при обыске деньги найдены, не бог весть
какие, но были у него деньги. Да вы и сами слышали, как Просвирин рассказывал,
что деньги они у Махарадзе не взяли, чтобы не подумали, что его ограбили, чтобы
вы под подозрением были. Это в первый момент и сработало. А вы говорите – денег
нет.
– Я говорю как было, теперь точно вспомнил. Не было у
него денег, – упрямо твердил Борис.
Горецкий вынул из кармана лист бумаги:
– Вот опись вещей, что при покойнике найдены были.
Читайте: турецкие лиры в количестве пятидесяти трех, а также деникинские
«колокола» – двести семьдесят рублей.
– Вот как, а он предложил мне сыграть на вещи. Поставил
свои ботинки против моего портсигара. Он был так назойлив, что я решил: проще
согласиться, ну, проиграю портсигар, он недорогой. Тем более что ботинки у него
были хорошие, крепкие, английские, а мои ни к черту не годились, а размер у нас
одинаковый оказался… – Борис осекся, увидев, каким взглядом смотрит на
него Горецкий.
– Раньше про ботинки сказать не могли? – грозным
голосом спросил он.
И все: исчез скромный рассеянный профессор, опять перед
Борисом стоял жесткий человек с чеканным профилем.
– А вы не спрашивали, – огрызнулся Борис, не в
силах поверить в очевидное.
– Это они и есть? – Горецкий кивнул на желтые
английские ботинки Бориса.
– Ну да… А вы думаете?..
– Думаю. – Горецкий хищно смотрел на
ботинки. – Иначе зачем ему было настаивать на дурацкой игре в карты? К
чему было ставить на кон свои хорошие ботинки, когда у него были деньги? Все
становится понятным. Махарадзе чувствовал, что за ним наблюдают. У таких людей,
у курьеров, очень, знаете ли, развито чувство опасности. И естественно, он
подумал, что за ним следят турки, что охотятся за списком, потому что операцию
с бриллиантами он проводил не в первый раз и все проходило гладко. Ругал себя
небось Махарадзе, что связался с англичанами, из жадности связался, хотел за
один рейс больше денег заработать. И решил, пока суть да дело, спрятать список
там, где никто его искать не станет – у вас, у случайного человека.
– А потом?
– А уж это, дорогой мой, я не знаю. Как уж он
рассчитывал назад ботинки получить – эта тайна с ним вместе умерла. Так что
позвольте ботиночки, Борис Андреевич…
Взгляд Горецкого стал еще более хищным. Борис расшнуровывал
ботинки, руки от волнения дрожали, он путался в узлах.
– Не волнуйтесь, голубчик, – ехидно, как
показалось Борису, приговаривал Горецкий, – если уж он там есть и никуда
не делся за все это время, то лишние две минуты ничего не изменят. А насчет
ботиночек не переживайте, босой не останетесь, вам на складе интендантства не
хуже подберу.
Он достал перочинный нож и принялся варварски разделывать
ботинки. Он отодрал стельки, затем надрезал твердую кожу каблука – и глазам
взволнованных мужчин представилась пустота, в которой белел плотно скрученный
рулончик папиросной бумаги.
– Вот он! – прошептал Горецкий. – А мы где
только его не искали…
– И он здесь был все время… Переплыл со мной море,
путешествовал по Аджарии, вернулся в Крым… Но я ведь мог вообще не вернуться…
– Пути Господни неисповедимы, – философски заметил
Аркадий Петрович, развернул рулончик, вооружился остро заточенным карандашом и
сказал: – Против одной фамилии можно уже сделать пометку, – и поставил
аккуратную птичку около фамилии Карнович.
– И что вы теперь будете делать со списком?
– Список, Борис Андреевич, я буду внимательно читать.
Англичанам я его не отдам, потому что человек, для которого этот список
предназначался, мистер Солсбери, позавчера отбыл в родную Британию. Англичанам
сейчас вообще уже не до списка. Они выводят свои войска, как вы слышали.
Контингент остается только в Батуме, надолго ли, никто не знает
[17]
…
Кроме того, для англичан этот список – всего лишь карта в дипломатической игре,
а для нас с вами перечисленные в нем люди – враги, предатели. От того, как
решительно мы избавимся от них, зависит, может быть, судьба Отечества.