Сны женщины - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов, Евгений Хохлов cтр.№ 15

– Ну так это не сон, дорогая. Видите ли, на закате дней с жизнью вашей бабушки произошли удивительные перемены. Она…

– Сколько я могу выручить за этот дом прямо сейчас? – неожиданно перебивает она.

– То есть… Вы его продать хотите?

– Да, прямо сейчас. Это кошмар, а не дом.

В чем-то она права – кошмар, а не дом, не могу не согласиться. Однако продажа дома пока не входит в мои интересные планы. Скучно мне будет, если кто-нибудь другой завладеет домом.

– Выручить вы, конечно, могли бы уйму денег, дорогая. Но все не так просто. Продать его прямо сейчас ни за что не получится.

– Почему? Я что, не имею права? – взвивается она.

– Боюсь, нет, не имеете. Таков закон. Сначала вы должны подписать бумаги как наследница. Это несложно. Но, по закону, вы можете продавать свою недвижимость не ранее чем через полгода после того, как вступите в права наследства.

– Неужели? Кто эти законы выдумывает?

– Понятно, кто. Кроме того, должен вас предупредить, что на такое дорогое имущество не так просто найти покупателя. Мало кто может себе позволить иметь пристойный дом. А те, кто могут, строят дома по своему вкусу. Вот как ваша бабушка, например.

– Моя бабушка… Я плохо ее знала. Она была довольно вредная. Или просто властная?

И вредная, и властная, вот именно. И сварливая в придачу. И временами странная, несколько не в себе. Ей была свойственна по отношению к мужскому роду некоторая маниакальность. Но, к счастью, не настолько, чтобы ее могли признать юридически неправомочной.

– Не могу обсуждать мою клиентку, хотя бы и покойную. Входите-ка лучше в дом, Татьяна Федоровна. Чемоданы я оставлю здесь, в прихожей, с вашего позволения. Где бы только? Угу, вот здесь, на столике. Наверное, это специальный столик. Он немного поцарапан. Наверное, на него всегда ставили то, что принесли с собой. А это холл. У вашей бабушки он назывался «передняя». Вам нравится?

– Ммм… Ах!

– Да, согласен с вами. Впечатляет. Обратите внимание на стол. Ваша бабушка им чрезвычайно гордилась.

– Ммм…

– Растерялись, Татьяна Федоровна? Ну, немудрено. Вы тут оглядитесь сначала, а то сразу – продавать! Дело ли?

Не отвечает и, кажется, даже не дышит, бедняжка. Надо бы ей помочь, но я заранее знаю ответ. Впрочем, попытка не пытка.

– Не угодно ли, покажу дом?

– Я… сама, – лепечет она. – Благодарю за участие.

Я так и знал и уговаривать не буду. Сама так сама, смелая женщина. Пусть все идет своим чередом.

– Тогда позвольте откланяться, дорогая. Осваивайтесь, отдыхайте. И до встречи! До встречи.

Она не отвечает, она потрясена, она уже забыла обо мне. Она вспоминает недавний свой сон. Она вспоминает этот огромный светлый диван, телевизор с черным озером экрана, который показывает сомнительные истории. Она вспоминает стеклянный стол с замурованными бабочками. На столе остался круглый липкий след, как будто там стояла бутылка с вином. Она внезапно испытывает неловкость, глядя на это пятно, как будто бы она сама была неловка, неаккуратна.

Она не помнит лишь большой картины в нише, во сне она не являлась.

* * *

В том недавнем сне не было никакой картины. Должно быть, потому, что ее так сразу и не увидишь, тем более – не разглядишь. Висит картина сбоку, в неглубокой арочной нише, но в тени, и тяжелые драпировки ее маскируют. Однако если сесть на диван подальше от винного кружка, в профиль к телеэкрану, то окажется она как раз напротив.

Красивая картина. Золотое с черным, немного алого и мертвенного бледно-небесного. Но оригиналом картина быть попросту не может – слишком известна и некоторыми почитаема до суеверия. И Вандой тоже почитаемая, будьте уверены, если она устроила подобие алтаря – красивые драпировки вокруг вызолоченной рамы, высокая цветочная ваза на полу прямо под картиной, сейчас, правда, пустая. Рядом – бронзовый канделябр с оплывшими свечами.

Алтарь и есть.

Сейчас сами по себе возгорятся свечи, и в их трепетном свете оживет женщина на картине.

Прическа дымным черным нимбом охватывает ее голову – благородных очертаний, высоко поднятую. Ниспадает золотистое одеяние, все в сложных плывущих узорах. Шея перехвачена широкой лентой – так, думается, было модно, когда Ванда была молодой. Темный взгляд, как и узоры на платье, тоже плывет, несосредоточенный и влажный. Губы полураскрыты, плечи расслаблены. Она только что испытала наслаждение, эта женщина. Она только что поднялась с ложа любви.

Это она, Юдифь. Она опустила меч, его не сразу и заметишь – слишком привлекает лицо. Меч опущен, так же как и страшный трофей – вы догадываетесь, какой. Героиня наша сама себе неприятна, когда смотрит на мертвую голову, не в силах, однако, не смотреть. Она делает над собой усилие, и взгляд ее убегает. Убегает виновато и смущенно. Она вновь переводит взгляд вверх, на лицо.

И лицо, и стать по-особому, по-родственному знакомы, но не потому, что репродукции с картины видены много раз, и в альбомах, и в журналах, и даже открытка была где-то куплена и затерялась в гастрольных странствиях. Нет, никогда не замечалось ничего подобного, никакого намека на родственное сходство. Должно быть, Вандина копия писана была на заказ, с намеренными изменениями, и ничего хорошего от такой намеренности, скорее всего, ждать не приходится. И самое неприятное то, что догадку-то не удержать.

– Ванда?.. Мама?..

Неуверенный шепот пробудил к жизни ту, что на картине.

– Таня?

Кто это прошептал? Женщина с картины или та, что на нее смотрит?

Та, что на картине, роняет окровавленный меч и обеими руками протягивает дар – мертвую голову мужчины. Глаза прикрыты мертвенно-голубыми веками, щеки запали, борода неопрятна, губы бледны, и уголки их трагически опущены в смертной гримасе. Мертвы спутанные волосы, в которые погружены трепетно-живые пальцы прекрасной убийцы.

– «Пустой глоток любви и полный – ненависти». Кто был смертельно оскорблен? Ты помнишь обиду?

Чьи губы прошептали эти слова? Слова из пьесы, из ее роли, с некоторых пор ставшей ненавистной.

Мертвое лицо так близко и – о, ужас! – тоже узнаваемо. Чуть дрогнули слипшиеся веки, окоченевшие губы сводит судорогой:

– «…так часто по дороге к счастью… любовь и смерть… идут…»

Нет жизни, нет сил, чтобы открыть глаза, голос слаб и ломок. «Любовь и смерть…»

Последний вздох навсегда застыл над сердцем плотным комом, его уж не протолкнуть сквозь легкие.

Живая рука опускает мертвую голову на колени нашей героине.

– Ты помнишь обиду?

Если закричать, придет спасение.

– Не надо! За что?!

Плясун. Дергунчик. Неврастеник. Чьи это слова?!