— А, да, ты же говорил…
Хозяин представляется: Альберто. Он любезен, усаживает нас и советует взять «триптих», как он его назвал.
— Толченые трофие, тортеллони с тыквой и рис в шампанском с крабами.
Мы переглядываемся и киваем, хорошо, годится. И вообще, послушай, Альберто, почему ты никак не уходишь?
— А пить что будете?
Стэп спрашивает, есть ли белое вино, по крайней мере, мне так кажется. Я не очень-то расслышала… «Фарфаллина» или что-то в этом роде.
— Прекрасно.
Альберто наконец-то уходит. Я осматриваюсь по сторонам. Арки из древнего кирпича, камни выступают из стен: белые, коричневые, красные. Свет направлен вверх. Все безукоризненное чистое. Чуть дальше — кухня. Сделана под античность, решетка или что-то вроде того, и дверки, распахивающиеся как в салуне. Оттуда выходит официант с горячим дымящимся блюдом, и никто в него не стреляет. Даже наоборот, за одним из столиков ему радостно подают знаки, чтобы он подошел. Интересно, они долго ждали?
— Вот ваша «Фалангина».
Альберто несет бутылку белого вина, легко открывает ее и ставит посередине стола. «Фалангина»… Не «Фарфаллина». Стэп берет и наливает немного мне в бокал. Я жду, пока он нальет и себе, и мы поднимаем бокалы.
— Подожди, надо тост сказать.
Смотрю на него с интересом.
— Послушаем, — улыбаюсь я, — за что выпьем?
— За что хочешь. Каждый решит про себя, и потом выпьем вместе.
Я на секунду задумываюсь. Он смотрит мне в глаза. Потом протягивает свой бокал к моему. Чокаемся.
— Может быть, мы загадали одно и то же.
— Может, когда-нибудь мы и скажем друг другу.
— Если сбудется.
Я смотрю на Стэпа: он пытается понять, что я задумала. И улыбается мне.
— Сбудется… сбудется…
Я выпиваю одним махом. Надеюсь, что рано или поздно это желание действительно сбудется. По крайней мере, мое. Мы займемся любовью… Боже! Что я говорю? О Боже. Пытаюсь отвлечься. Смотрю вокруг. Какие непохожие пары сидят за столиками вокруг нас. Удивительно, но нам всегда кажется, что мы — самые лучшие. В моем случае, например, это так. Высокомерная Джин. Но я бы никогда не смогла сидеть за столом с кем-то, с кем нельзя поговорить. Есть молча. Какой смысл? Так делают вон те двое. Всякий раз, съев кусок, они смотрят в сторону, в сторону от своей жизни, от своих мыслей. В поисках чего-то нового. Они устали друг от друга. От однообразной жизни, которую они выбрали сами. Оба исподтишка разглядывают соседние столики, бросают взгляды на других посетителей, не переставая жевать, ищут чего-нибудь интересного. Невероятно.
— А-а-а-а!
— Ты что? Воешь? — Стэп смотрит на меня обеспокоенно, а я смеюсь. — Да ты совсем с ума сошла.
— Нет, я совсем счастлива!
И я снова вою, а скучающая девица за столом на минутку перестала жевать и, заинтригованная, смотрит на меня с удивлением. А что я? Я ей машу рукой. Беру кусочек с блюда, которое только что принесли и кладу себе в рот.
— Мм, вкусно…
Я кручу указательным пальцем у щеки
[46]
, поглядывая на скучающую соседку, та качает головой: ничего она не поняла. Подумать только: мужчина, сидящий рядом с ней, даже ничего не заметил. А Стэп смеется. И качает головой. А я ему улыбаюсь.
* * *
— Слушай, а не слишком ли ты много тратишь?
— Ужин оплачен моим братом. На самом деле, он скуповат, но проблем с деньгами у него нет.
— Класс. А почему он это делает?
— Ну, возможно, он хочет помочь своему младшему брату, у которого проблемы с женщинами.
— Да ладно! Вообще, наверное, именно поэтому.
И мы, смеясь, налегаем на еду.
Потом садимся в машину. Сам не знаю как, в кармане нахожу еще два евро. Даю их марокканцу. Тот надеялся на что-то большее. Но все же на лице его отражается удовлетворение и, уже освоившись на своей второй родине, он помогает мне развернуться.
— Давайте. Давайте, синьор, все в порядке, я следил за ней как за цветочком.
В ответ он получает лишь кивок. Звучит музыка. Слова ди-джея прерываются аккордами «U2». Джин, как видно, знает эту песню. «And I miss you when you’re not around, I’m getting ready to leave the ground…»
— Да ты все песни знаешь!
— Нет, только те, что рассказывают о нас с тобой.
Набережная Тибра. Переезжаем через мост. Поворот направо, налево, площадь Кавур, виа Крещенцо. «Папийон». Владелец заведения, Марио, приветствует нас.
— Добрый вечер, вас двое?
— Да, но мы особенные, понятно?
Я улыбаюсь Джин, прижимая ее к себе. Владелец смотрит на нас. Прищуривает глаза. Как бы прикидывает: я знаю его? Кто это? Кто-то важный? Но так и не находит ответа, потому что его нет.
— Прошу, заходите, я посажу вас здесь, тут вам будет удобно.
— Спасибо.
Поскольку вопрос остался открытым, он все же решил, что с этими двумя надо обойтись уважительно. На всякий случай. Мы проходим через зал, все столы заняты, посетители здесь в основном женщины, причем много хорошеньких. Блондинки, брюнетки, рыжие, они улыбаются, смеются, все накрашенные, разговаривают громкими голосами, но едят благовоспитанно — аккуратно, отрезают себе кусочки только что приготовленной пиццы, лежащей на блюде посреди стола. За соседним столом изголодавшиеся вилки втыкаются в ломтики ветчины, розовой и тонко нарезанной — хорошая была свинка.
— Свинюшка…
— Ай, что ты? — Джин только что сильно ударила меня в бок. — Ты меня испугала.
— Я видела, как ты смотрел на ту девицу.
— Да ты что? Я думал о ветчине.
— Да, конечно. Ты меня за дуру держишь?
Марио делает вид, что ничего не слышал. Он усаживает нас за столик в углу и тут же уходит.
— Да, о ветчине… я знаю, о чем ты думал. Наверное, это танцовщицы из «Багальино». Отмечают премьеру или что-то еще. Вон тот, с лысинкой, режиссер, а те, что сидят по бокам, — примы.
— Откуда ты знаешь?
— Я изредка прохожу пробы… Ты попал в мир театра…
Одна девушка из той компании встает из-за стола и направляется к туалету. Она проходит мимо нас и удаляется вглубь зала, предоставляя взгляду чудесную картину: мускулистые ноги, круглую попку, с трудом затянутую в узкую юбку.
— Да уж, вон как слюнки текут при мысли о ветчине! Жаль!
— Что жаль?
— Пропал вечер.
— То есть?
— Если у тебя и был какой-то ничтожный шанс насчет меня, то — все, ты его потерял.