Три метра над небом. Я хочу тебя - читать онлайн книгу. Автор: Федерико Моччиа cтр.№ 6

— Ну да, у нас один настрой.

Один настрой. Ну что тут скажешь. Настрой может быть только у музыкальных инструментов. Или еще хуже — в психиатрии. А любовь — это когда дух захватывает, когда ни о чем не думаешь, когда ты скучаешь, если ее долго не видишь, когда, даже если никакого настроя нет, все равно классно, когда сходишь с ума… Когда при одной лишь мысли, что она может идти рядом с другим, ты готов одним махом переплыть океан.

— Это важно, что у вас совпадает настрой. Ну и… — Я думаю, что бы еще такое сказать. — Фабиола — красивое имя.

Очень банальная концовка. Но ничего лучше я не придумал. В глубине души мне фиолетово, но если бы я сказал, что имя это дерьмовое, Паоло бы огорчился. Для него очень важно мнение окружающих, Это самая большая фигня, какая только может быть. Окружающие — это кто? А наши родители — это что, тоже окружающие?

Он почти угадывает мои мысли:

— Знаешь, а у отца тоже есть кое-кто.

— Как я могу знать, если мне об этом никто не говорил?

— Моника — красивая тетка. Ей пятьдесят лет, но выглядит моложе. Она у него весь дом перетряхнула: выбросила кучу старья, обновила его полностью.

— И отца тоже?

Паоло хохочет как ненормальный:

— Ну это уж слишком!

Моего брата может привести в восторг любая фигня. Неужели он и раньше был таким? Когда возвращаешься после долгого отсутствия, все кажется немного другим.

— Они живут вместе, ты должен с ней познакомиться.

Должен. Что значит — должен? Я резко выворачиваю руль, пытаясь объехать типа, который маячит передо мной. Да двигай же попой! Я мигаю ему фарами, все без толку. Газую, притормаживаю. Резко пытаюсь объехать его справа.

Паоло упирается ногами в пол и хватается за подлокотник между нами. Я возвращаюсь в левый ряд и успокаиваю его.

— Все нормально. В Америке такое не выкинешь: там каждый миллиметр под контролем.

— Поэтому ты и вернулся сюда, чтобы оттянуться на моей машине, да?

— Как мама?

— Хорошо.

— Что значит «хорошо»?

— А что значит — «как мама»?

— Как же ты все усложняешь. Она успокоилась? У нее есть кто-нибудь? Ты ей звонишь? Она общается с отцом?

Мне никак не задать последний вопрос: она спрашивала обо мне?

— Она часто меня о тебе спрашивала, — он ответил только на этот вопрос. — Она хотела знать, звонил ли ты из Нью-Йорка, как у тебя дела на курсах и так далее.

— И что ты сказал?

— То немногое, что знал. Что на курсах все нормально, что, как ни странно, ты пока ни с кем не подрался, и еще немного насочинял.

— Что, например?

— Что у тебя там девушка, правда, итальянка. Если бы я сказал, что американка, она бы сразу поняла, что это лажа, — вы бы не смогли и парой слов перекинуться.

— Ха-ха, предупреждай, когда надо смеяться, это очередная острота?

— Еще я сказал, что ты там развлекаешься по вечерам, но никаких наркотиков. Зато множество друзей. В общем, что ты не собираешься возвращаться и тебе там по кайфу. Ну как тебе?

— Более или менее.

— То есть?

— У меня там были две американочки, и мы прекрасно ладили.

Он не успевает рассмеяться: я уменьшаю скорость и съезжаю с объездной направо. Еще раз притормаживаю на повороте, колеса скрипят, за моей спиной гудит какая-то старая тачка, я продолжаю съезжать как ни в чем не бывало и выруливаю на развязку. Паоло усаживается поудобнее. Достает с заднего сиденья пиджак. Пытается что-то сказать.

— Ты не показал поворот.

— Угу.

Едем молча. Паоло долго смотрит в окно, потом поворачивается ко мне, пытаясь привлечь мое внимание.

— Ну что еще?

— Как тогда закончился суд?

— Меня оправдали.

— То есть?

Он удивленно смотрит на меня.

Поворачиваюсь и заглядываю ему в глаза. Он молчит. Смотрит на меня спокойным взглядом. Не думаю, что он притворяется. Или он прекрасный актер. Паоло — хороший брат, но среди его гипотетических достоинств нет ни одного поразительного. Я смотрю на дорогу.

— Ничего особенного: меня оправдали и все.

— Как это? Объясни толком.

— Ты что, не знаешь, как это делается? Как и с амнистией на налоги или строительство, когда она проводится специально перед выборами. Тут та же история о преступниках, вроде меня, забывают, зато президент запоминается.

Паоло улыбается.

— Знаешь, я давно задаю себе вопрос, почему ты уделал того типа, что жил напротив нас.

— Трудно, наверное: вопрос задаешь, а ответа все нет?

— Ну, меня отвлекали кое-какие другие дела.

— В Америке ты бы и дня не продержался. Там нет времени задавать себе вопросы.

— Но я-то жил в Риме, и между аперитивом и капуччино задумывался об этом. И даже пришел к одному заключению.

— Вот это да! И к какому же?

— Что наш сосед каким-то образом надоедал маме: может быть, приставал или шутил как-то непристойно. Ты об этом узнал и бах-бах! Отправил его в больницу…

Я молчу. Паоло смотрит на меня в упор. Мне хочется уклониться от его взгляда.

— Но кое-чего я не понимаю, никак не могу въехать… Извини, но мама же была на суде и ничего не сказала, ну, как все было: что там такого этот тип ей говорил, в общем, почему ты так себя повел. Если б она рассказала что-нибудь, судья, может быть, что-то понял.

Паоло. Что он знает, Паоло. Бросаю на него взгляд, потом снова смотрю перед собой. На дороге, под колесами «Ауди 4» мелькают белые штрихи разделительной полосы. Один за другим, изредка чуть стертые. Слышен шум автострады. Вжиих. «Ауди 4» приподнимается и опускается при подъемах. Чувствуется каждый стык на дороге, но это не надоедает. Нужно ли сказать ему правду? Открыть одному человеку глаза на другого? Паоло любит маму такой, какая она есть. Он любит ее такой, какой ее видит. Или хочет видеть.

— Паоло, а почему ты об этом спрашиваешь?

— Да так, хочу знать…

— Что-то не сходится?

— В общем, да.

— А ведь это кошмар для тебя как коммерсанта.

Джованни Амброзини — так звали нашего соседа, я узнал это только на суде. Хотя нет, его фамилию я узнал раньше. Когда я позвонил в его дверь, фамилия была написана над звонком. Он открыл, он был в трусах. Как только он меня увидел, сразу прикрыл дверь. Я пришел просто поговорить. Попросить его сделать потише музыку. И вдруг сердце екнуло. Вот короткий миг, пока дверь была открыта, я увидел в щели ее лицо. И наши взгляды, встретившись, навсегда разошлись. Я никогда этого не забуду. Она была обнаженной, такой я не видел ее никогда. Она была красивой, такой я ее всегда любил… Моя мама. В постели чужого человека. Я помню сигарету у нее во рту. И ее взгляд. Как будто она хотела сжечь все дотла, и будто она хотела сказать: вот, мой мальчик, смотри, это жизнь, это и есть настоящая жизнь…