— Конечно, нет.
На лице Розы заиграла улыбка.
— Знаешь, мы не так уж похожи, как я думала. Ты гораздо более искренняя, более открытая. И я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
— И о чем же?
— Что я, сволочь, бросаю тебя. И тебе интересно знать, почему я вдруг решила лететь в Грецию.
— Собираешься объяснить мне?
— Наверное, ты уже догадалась. Из-за мужчины. Ты ведь догадывалась?
— Возможно.
— Я встретила его на вечеринке в Нью-Йорке, как раз перед тем, как вернуться в Лондон. Он живет в Афинах, но вчера утром я получила от него телеграмму, он сейчас на острове Спеце, снял виллу у знакомых. И хочет, чтобы я тоже приехала.
— Тогда тебе следует ехать.
— Ты действительно так считаешь?
— Конечно. Я не вижу причин, по которым ты должна оставаться в Лондоне. И кроме того, я все равно буду занята поисками работы и жилья.
— А пока ты останешься в этой квартире, хорошо?
— Но…
— Я договорюсь с портье. Пожалуйста. — Голос Розы звучал почти умоляюще. — Скажи, что ты останешься. Хотя бы на пару дней. В любом случае, на выходные. Для меня очень важно, чтобы ты осталась.
Флора лихорадочно пыталась найти какую-нибудь отговорку, но тщетно. Слишком уж заманчивым было предложение.
— Хорошо. До понедельника. Но только если ты уверена, что все будет в порядке.
Лицо Розы озарила широкая улыбка, в которой Флора узнала свою улыбку.
— Конечно, все будет в порядке. — Роза подошла к Флоре и порывисто обняла ее, но за этим проявлением сестринской любви сразу же последовало обескураживающее предложение: — А теперь идем, поможешь мне уложить вещи.
— Но сейчас три часа ночи!
— Ну и что? Если хочешь, свари еще кофе.
— Но…
Флора хотела сказать, что устала до крайности, но почему-то не сказала. Видно, такова Роза. Попав в водоворот ее жизни, остается только подстраиваться к этому кружению, не всегда понимая, куда движешься.
В одиннадцать утра Роза отчалила. Флора вышла на улицу проводить ее.
— До встречи, — сказала Роза, обнимая Флору. — Оставь ключи портье, когда окончательно съедешь.
— Пришли мне открытку.
— Обязательно.
— Счастливого пути, Роза.
Роза села в такси, захлопнула дверцу.
— Береги себя! — крикнула она, помахав на прощание.
Флора стояла на тротуаре и махала вслед, пока такси не повернуло за угол на Слоун-стрит.
Вот так. Все закончилось. Флора медленно вернулась в дом, поднялась на лифте и вошла в пустую квартиру. Она чувствовала себя здесь чужой. Без Розы было как-то тихо и одиноко.
В гостиной Флора начала взбивать подушки, раздвигать шторы, вытряхивать окурки из пепельниц. Но вскоре ее внимание привлекли книжные полки Гарри Шустера. Забыв о наведении порядка, она стала рассматривать книги и обнаружила, что он читает Хемингуэя, Роберта Фроста, Нормана Мейлера и Сименона (на французском). В отделении для пластинок рядом с проигрывателем стояли альбомы Арона Копленда, а над камином висел портрет Фредерика Ремингтона, свидетельствуя о гордости хозяина квартиры за свою страну и ее достижения.
Флора решила, что Шустер бы ей понравился. Но пробудить в себе добрые чувства по отношению к матери, которая бросила ее в младенческом возрасте и уехала в поисках более обеспеченной жизни, забрав с собой ее сестру-близнеца, было трудно.
Из ночных разговоров с Розой и просмотра фотографий у Флоры сложился настолько реальный образ Памелы Шустер, как будто она действительно встретилась с ней: красивая, любящая земные блага, пахнущая духами «Джой» от Пату, одетая от Диора, а иногда — в джинсы «Левис», стройная, как девчонка; Памела, отдыхающая в Сан-Тропе, катающаяся на лыжах в Сент-Морице, за обедом в «Ла-Гренвиль» в Нью-Йорке; темные глаза жизнерадостно сияют, волосы коротко подстрижены, белозубая улыбка на лице. Ей были присущи потрясающее обаяние и уверенность в себе — но любовь, нежность? В этом Флора сомневалась.
Часы на каминной полке серебряным звоном отметили полдень. Утро кончилось. Флора сделала бутерброд, выпила стакан молока, взяла сумочку и вышла из квартиры.
Без особого энтузиазма она отправилась искать работу. Через несколько часов она вернулась домой, без каких-либо результатов, уставшая и крайне недовольная своей нерешительностью и заторможенностью. Прошла на кухню и включила чайник. Вечером надо принять ванну, посмотреть телевизор и лечь пораньше спать. Роза настояла, чтобы она осталась на выходные. За два дня можно как следует отдохнуть и выспаться, а в понедельник со свежими силами приступить к поискам работы и жилья. Чайник закипел, и в этот самый момент раздался звонок в дверь.
Он стал последней каплей.
— Проклятье, — не сдержалась Флора, выключила чайник и пошла к входной двери.
Проходя мимо зеркала в коридоре, она оглянулась. Усталая, растрепанная, с небрежно закатанными рукавами рубашки, как будто только что мыла полы. Но ей было все равно. Она открыла дверь.
У порога стоял мужчина — высокий, худощавый, довольно молодой. На нем был элегантный коричневый костюм в «елочку» и галстук медно-красного оттенка, напоминающего цвет шерсти ирландского сеттера. Лицо с тонкими чертами, бледная веснушчатая кожа, вероятно, легко обгорающая на солнце. Глаза светлые и ясные, зеленовато-серого цвета. Он смотрел на нее, словно ожидая, что она сделает первый шаг. В конце концов Флора вопросительно произнесла:
— Да?
— Здравствуй, Роза.
— Я не Роза, — сказала Флора.
Наступила короткая пауза.
— Что? — переспросил молодой человек.
— Я не Роза, — повторила Флора, слегка повысив голос. А вдруг он глухой или тупой, или и то и другое. — Я Флора.
— А кто такая Флора?
— Я, — ответила Флора, понимая, что ее ответ ничего не проясняет. Пожалев незнакомца, она добавила: — Я остановилась здесь на выходные.
— Ты шутишь.
— Не шучу.
— Но ты так похожа на Розу… — Он смущенно замолк.
— Да, я знаю.
Он сглотнул слюну. С хрипотцой, вдруг появившейся в голосе, он спросил:
— Близнецы?
— Да.
— Сестры?
— Да.
— Но у Розы нет сестры.
— Не было. А теперь есть. Со вчерашнего вечера.
Снова наступила пауза, потом он сказал:
— Может быть, вы объясните?
— Да, конечно. Дело в том, что…
— Можно мне сначала войти? — перебил он.