Он рассмеялся:
— Совершенно верно, Холмс! Что ж, от чашки чая я не откажусь.
Они миновали трактир. Еще минута-другая, и машина въехала в переулок, где вниз по склону тянулся ряд маленьких коттеджей — улочка Пултонс-роу. У калитки Оскар остановился, и Элфрида с Горацио выбрались из машины. Освободившись от поводка, пес помчался по тропинке к дому; Элфрида с корзиной в руке последовала за ним и открыла дверь.
— А вы когда-нибудь ее запираете? — спросил у нее за спиной Оскар.
— Во всяком случае, не тогда, когда иду за покупками. Воровать у меня нечего. Входите. — Элфрида прошла на кухню и принялась выкладывать на стол содержимое корзины. — Будьте добры, разожгите камин. А то что-то сегодня мрачноватый денек.
Она наполнила чайник и поставила на плиту. Потом сняла жакет, повесила его на спинку стула и начала накрывать на стол.
— Вам кружку или чашку? — спросила она.
— Садовникам полагаются кружки, — отозвался он из комнаты.
— Будем пить у камина или сядем здесь?
— Мне всегда приятнее, когда мои колени под столом.
Элфрида без особой надежды открыла коробки с печеньем. Две были пусты, в третьей оказалась половина имбирного пряника. Она поставила коробку на стол, положив рядом нож. Отыскала в холодильнике молоко и перелила из картонного пакета в желтый фаянсовый кувшинчик. Нашла сахарницу. Из гостиной послышалось потрескивание дров в камине. Элфрида подошла к двери и, прислонясь к косяку, стала наблюдать за Оскаром. Он осторожно укладывал на вершину костерка из тонких поленьев два куска угля.
Почувствовав присутствие Элфриды, он выпрямился и, повернув голову, улыбнулся ей.
— Хорошо занялся. Я правильно уложил и поджег со всех сторон. Вам нужны дрова на зиму? Если хотите, могу прислать.
— А где мне их хранить?
— Можно сложить в палисаднике, у стены.
— Замечательно, если это вас не разорит.
— У нас их более чем достаточно. — Оскар вытер руки о брючины. — А знаете, у вас тут очень мило.
— Да, только трудно навести порядок. Мало места. С этими вещами такая морока! Я не очень-то люблю выкидывать то, к чему привыкла. Есть две-три вещички, которые я вожу с собой многие годы, с тех пор, как я выступала на сцене. Таскаю на горбу раковину, как улитка. Шелковая шаль и забавные безделушки всегда делали мои временные квартиры немного уютнее.
— Пара стаффордширских собачек просто очаровательна.
— Я всегда возила их с собой, только на самом деле они не парные.
— И маленькие дорожные часы.
— Они тоже всегда путешествовали со мной. Их оставил мне мой крестный отец. А одна вещь, возможно, действительно ценная — вон та маленькая картина.
Она висела по левую сторону от камина, и Оскар надел очки, чтобы лучше ее разглядеть.
— Где вы ее приобрели?
— Это подарок одного актера. Мы с ним участвовали в новой постановке «Сенной лихорадки» в Чичестере, и под конец сезона он сказал, что хочет, чтобы эта картина была у меня. Он откопал ее в какой-то лавке и, думаю, не так уж много за нее заплатил, но был уверен, что это Дэвид Уилки.
— Сэр Дэвид Уилки? — Оскар нахмурился. — Ценная вещь. Но почему он отдал ее вам?
— В благодарность за то, что я штопала ему носки, — невозмутимо ответила Элфрида.
Оскар снова повернулся к картине. На небольшом пространстве — двенадцать на восемь дюймов — была изображена пожилая пара в одеждах восемнадцатого века, сидящая за столом, на котором лежит огромная Библия в кожаном переплете. Фон приглушен, мужчина в темном костюме, а женщина в красном платье, канареечно-желтой шали, накинутой на плечи, и белом капоре с оборками и лентами.
— Мне кажется, что она собралась на какой-то веселый праздник.
— Вне всякого сомнения. Элфрида, вам все-таки следует запирать входную дверь.
— Наверное.
— Картина застрахована?
— Она сама — моя страховка. На черный день.
— Значит, это талисман? — Оскар улыбнулся и снял очки. — Мне кажется, Элфрида, у вас особый дар: вы так удачно подбираете себе вещи, что все вместе они выглядят удивительно мило. Уверен, здесь нет ни одной, которую бы вы не считали прекрасной или полезной.
— Оскар, вы говорите мне приятнейшие слова.
В этот момент из кухни донесся свист чайника. Элфрида пошла снять его с горелки, и Оскар последовал за ней. Он смотрел, как она заваривает чай в круглом коричневом чайнике.
— Пусть настоится хорошенько. Вот лимон, если хотите. А еще есть имбирный пряник, только он немного подсох.
— Чудесно! — Оскар выдвинул стул и уселся на него с явным облегчением, точно у него устали ноги.
Элфрида устроилась напротив и стала разрезать пряник.
— Оскар, — сказала она, — я уезжаю.
Он не ответил. Она подняла глаза и увидела на его лице удивление и испуг.
— Навсегда? — спросил он.
— Конечно же нет.
— Слава Богу! Вы меня здорово напугали.
— Я уже никогда не покину Дибтон, я же вам говорила. Я приехала сюда провести сумеречные годы. Но пора немного отдохнуть.
— Вы устали?
— Нет, но осень всегда действует на меня угнетающе. Она — словно какая-то тоскливая полоса между летом и Рождеством. Мертвый сезон. К тому же приближается мой день рождения. Шестьдесят два. Так что самое время для перемен.
— Разумное решение. Это пойдет вам на пользу. Куда же вы едете?
— На самый кончик Корнуолла.
[5]
Туда, где чихнешь — и рискуешь свалиться со скалы в Атлантический океан.
— Корнуолл? — На лице Оскара отразилось изумление. — Почему Корнуолл?
— Потому что там живет мой кузен. Зовут его Джеффри Саттон, и он ровно на два года моложе меня. Мы с ним давние друзья. Он из тех милых людей, которым можно запросто позвонить и сказать: «Я хочу приехать и пожить у тебя». И он наверняка ответит: «Приезжай». Причем так, что веришь: действительно этому рад. Так что мы с Горацио завтра выезжаем.
Оскар в сомнении покачал головой.
— Никогда не слышал, что у вас есть кузен. И вообще какие-то родственники.
— Что ж я, по-вашему, родилась от непорочного зачатия?
— Да нет. Просто я удивлен.
— Я не часто вспоминаю о своей семье. — Элфрида сбавила тон. — Живу сама по себе. Но Джеффри — особенный родственник. Мы с ним не теряем связь.
— У него есть жена?
— Даже две. Правда, первая уже в прошлом. Это была настоящая головная боль по имени Доди. Думаю, его пленило ее хорошенькое личико и беззащитность, но вскоре выяснилось, что он связал себя узами брака с жуткой эгоисткой и бездельницей. Она стремилась под любым предлогом ускользнуть из дома, и Джеффри тратил чуть ли не весь заработок на оплату кухарок и нянь для дочерей.