Она остановилась у калитки, протоптала тропинку через палисадник, счистила снег с сапог, ступила на крыльцо, нажала кнопку звонка и отворила внутреннюю дверь.
— Табита!
— Я здесь. На кухне.
Дом уже принарядился к Рождеству. У подножия лестницы стояла елка (не очень большая), украшенная блестками и звездами. Сверху фестонами свисали бумажные цепи (как видно, прошлогодние). Из открытой двери в глубине прихожей появилась Табита, в фартуке, волосы стянуты на затылке тугим узлом.
— Элфрида! Как я рада вас видеть! А я совсем захлопоталась. И только что сварила кофе. Входите скорее и закрывайте дверь. Вы пешком?
Элфрида расстегнула пальто и повесила его на перила лестницы.
— Нет, набралась храбрости и приехала на машине. А иначе нельзя — две коробки я бы не донесла. Поскользнулась бы и разбила все бокалы, да еще бы ногу сломала в придачу. — Она последовала за Табитой на кухню. — Какой, однако, вкусный запах!
— Я пеку. Сладкие пирожки, булочки с сосиской, два торта и несколько песочных коржей. Вообще-то я люблю печь, но Рождество — это вам не шуточки. Вожусь с раннего утра, и еще надо сделать прослойку и пропитать торты коньяком. А рождественский пирог надо поставить в холодильник и отварить ветчину. Дело в том, что в эти дни к нам заходит множество прихожан — с поздравительными открытками, с подарками Питеру, и всех надо пригласить в дом, напоить, накормить, хотя бы из благодарности.
— Вы так заняты, а я неожиданно вторглась — прошу прощения.
— Вы нисколько мне не помешали. Я хоть посижу и отдохну пять минут. — Табита налила кофе и поставила кружку на стол. — А вообще-то мне ужасно хочется удрать из дома. Погулять бы по берегу или покататься на санках, сбросить с себя все заботы, а не торчать у плиты из-за этих праздников. Наверное, праздники не были задуманы как тяжкий труд. Каждый год я даю себе слово упростить всю эту церемонию и каждый год все больше ее усложняю.
От кофе исходил такой дивный аромат, что Элфрида поддалась уговорам хозяйки и села к столу. Кухня в доме священника была оборудована, пожалуй, не менее старомодно, чем в Усадьбе, только выглядела куда веселее: двери украшали рисунки Клодэг, а старый стол был завален какими-то бумагами и фотографиями. Ясно было, что это царство Табиты, где она не только варит, жарит и кормит семью, но и организует свою деловую жизнь — звонит по телефону, пишет письма. Сейчас она налила кофе себе и села по другую сторону стола.
— Ну, рассказывайте новости. Что происходит в вашем семействе?
— Ничего особенного. Оскара я оставила за чтением газеты, Сэм и Кэрри поехали в Бакли осмотреть шерстяную фабрику.
— Сэм — это тот таинственный незнакомец, который возник из снежных хлопьев? Он все еще у вас?
— И останется с нами на Рождество. Погода стоит ужасная, и ему никуда не проехать.
— Боже, как грустно! Они с Кэрри подружились?
— Кажется, да, — осторожно ответила Элфрида.
— Очень романтично.
— Табита, он женат.
— Тогда почему он без жены?
— Она в Нью-Йорке.
— Они в натянутых отношениях?
— Кажется, расстались. Подробностей я не знаю.
— Ну и ладно, — философски заметила Табита. — Мало ли что бывает.
— Даже не верится, что мы с ним так недавно знакомы. Кажется, что мы все живем в одном доме уже не один месяц, а на самом деле прошло лишь несколько дней. Как бы там ни было, но завтра вечером вы познакомитесь и с Сэмом, и с Кэрри. У нас в Усадьбе от шести до восьми вечеринка.
— Я поставила коробки в прихожей. Шесть бокалов для вина, шесть стаканов и пара кувшинов. Тарелки понадобятся?
— Не думаю. Кормить мы не будем, только маленькие бутерброды. Кэрри их сделает.
— Сколько ждете гостей?
— Думаю, вместе с нами будет человек семнадцать. Вас четверо…
— Клодэг скорее всего не придет. Она приглашена на ужин к своей школьной подруге и останется там ночевать. Вы не обидитесь?
— Нисколько. Там ей будет веселее.
— Но Рори точно будет. А кто еще?
— Джеми Эрскин-Эрл с женой.
— Джеми и Эмма? Я и не знала, что вы с ними познакомились.
— Он приходил к нам оценить мою картину, но оказалось, что это копия и автор вовсе не Дэвид Уилки, так что еще одна мечта развеялась, как дым.
— Вы хотели ее продать?
— Я должна была ее продать, но теперь не продам.
— Правда, он забавный? Я имею в виду Джеми. Выглядит юнцом лет пятнадцати, но он не только известный эксперт в своей области, но и отец троих озорных мальчишек. А с Эммой вы знакомы?
— Только говорила по телефону — приглашала ее.
— Она очень славная, простая, сердечная. Разводит шотландских пони, занимается обучением собак и присматривает за всем в Кингсферри. Джеми куда больше интересуется розысками антиквариата, старинными подсвечниками и забытыми портретами. Эмма одна управляет фермой, помогает, когда начинается окот овец, следит за починкой крыши. Кого еще пригласили?
— Ратли, хозяина книжной лавки, с женой.
— Хорошо.
— Доктора Синклера с женой.
— Тоже хорошо.
— Но я не знаю их имен.
— Джорди и Джэнет.
— И миссис Снид с супругом.
— Миссис Снид и Арфур?
— Понимаете, услышав, что я приглашаю гостей, она предложила прийти и помочь, помыть бокалы. Ну а для меня было бы невыносимо думать, что она сидит одна на кухне, и я пригласила ее присоединиться к нам и привести с собой Арфура. И она сказала, что Арфур будет разносить напитки.
— Как дворецкий.
— Она с такой теплотой отнеслась к Оскару и ко мне. Я не могла их не пригласить.
— Они будут душой общества.
Табита допила кофе, отставила кружку, и глаза их встретились.
— Как Оскар? — спросила она.
— Все еще предпочитает сидеть в тишине и в одиночестве, читает газету или разгадывает кроссворд.
— Питер дал ему запасной ключ от органа. Вы знаете об этом?
— Нет. Оскар мне ничего не сказал.
— Питер считает, что это пошло бы ему на пользу. Музыка. Своеобразная терапия.
— Он им не воспользовался. В Церкви он был только однажды, с Люси, ей хотелось посмотреть здание. Насколько я знаю, больше он туда не заходил.
— Вряд ли это утешило бы его.
— А Оскар и не нуждается в утешении. Он только хочет, чтобы его оставили в покое, чтобы он сам, как сможет, быстрее или медленнее, пережил это время. А что касается наших гостей, званых и незваных, мне кажется, как ни странно, ему вся эта суматоха доставляет удовольствие. Он очень ласков с Люси. И все-таки, Табита, я знаю: какая-то часть его души все еще закрыта, даже для меня. Как будто она в другом месте. В другой стране. Странствует. Или в изгнании. За морем. И я не могу быть там с ним, потому что мне нет туда доступа.