Пятьсот миллионов бегумы. Найдёныш с погибшей «Цинтии» - читать онлайн книгу. Автор: Жюль Верн, Андре Лори cтр.№ 60

Все это так взволновало мальчика, что он внезапно разрыдался. Он проникся чувством безграничной любви и признательности. Ему хотелось хоть чем-то отплатить этим хорошим людям, ответить им такой же самоотверженной привязанностью и даже, пожертвовав своим будущим, остаться навсегда в Нороэ, чтобы разделить с ними их скромную участь.

— Мама! — воскликнул он, нежно обнимая Катрину. — Неужели вы думаете, что я могу колебаться теперь, когда мне все известно! Мы поблагодарим доктора за его доброту и напишем ему, что я остаюсь у вас. Я буду рыбаком, как вы, отец, и как ты, Отто. Раз вы взяли меня в свою семью, я не хочу от вас никуда уходить. Ведь вы работали, чтобы прокормить меня, и я хочу помогать вам на старости лет так же, как вы помогли мне в детстве.

— Слава богу! — радостно произнесла Катрина, целуя Эрика.

— А я и не сомневался, что мальчик предпочтёт море всем этим книгам, — спокойно заметил Герсебом, даже не отдавая себе отчёта, с какой жертвой было связано решение Эрика. — Ну, хватит, дело решено! Не будем больше говорить об этом и подумаем, как бы получше отпраздновать рождество.

Когда Эрик остался в одиночестве, ему не удалось, правда, подавить вздоха сожаления при мысли о науках и успехах, от которых нужно было теперь отказаться, но само решение пожертвовать всем ради дорогих людей давало ему радостное сознание исполненного долга.

«Раз этого хотят мои приёмные родители, все остальное неважно, — говорил он себе. — Я должен примириться, буду работать для них и пойду по той дороге, которую они предназначили мне. Если я иногда и мечтал о более высоком положении, то разве не для того, чтобы они разделили его со мной? Они счастливы здесь и не ищут другой участи, — значит, и мне надо этим довольствоваться и постараться всем своим поведением и трудом доставлять им только радость… Итак, прощайте, книги, и да здравствует море!»

Так он рассуждал, пока его мысли снова не обратились к рассказу Герсебома. Где же его родина и кто его родители? Живы ли они ещё? Нет ли у него братьев и сестёр в каком-нибудь далёком краю, о которых он никогда не узнает?..

Тем временем в Стокгольме, в доме доктора Швариенкрона канун рождества также был необычен. Читатели, без сомнения, помнят, что в этот день истекал срок пари, заключённого между Бредежором и доктором, и что обязанность судьи в этом споре была возложена на профессора Гохштедта.

На протяжении двух лет об этом пари ни с той, ни с другой стороны не было сказано ни слова. Доктор терпеливо вёл свои розыски в Англии, писал в пароходные компании, публиковал многочисленные объявления в газетах, не желая признаться даже самому себе в бесплодности своих усилий. Что же касается Бредежора, то он со свойственным ему тактом избегал затрагивать эту тему и ограничивался только тем, что расхваливал время от времени прекрасного Плиния в издании Альда Мануция, который красовался на почётном месте в библиотеке доктора.

И лишь только по тому, как адвокат порою насмешливо улыбался, постукивая пальцами по своей табакерке, можно было догадаться, о чём он думает.

«Этот Плиний будет неплохо выглядеть между моим Квинтилианом первого венецианского издания и моим Горацием с широкими полями, на китайской бумаге в издании братьев Эльзевиров!»

Именно так доктор представлял себе завершение пари, и это заранее выводило его из равновесия. Тогда он бывал особенно безжалостен при игре в вист и ни в чём не давал спуску своим незадачливым партнёрам.

А время между тем шло, и настал, наконец, час, когда нужно было предстать пред лицом беспристрастного арбитра — профессора Гохштедта.

Доктор Швариенкрона пошёл на это с открытой душой. Едва только Кайса оставила его наедине с обоими друзьями, как он признался им, так же как в письме к маастеру Герсебому, что его поиски не увенчались успехом. Тайну происхождения Эрика раскрыть не удалось, и доктор со всей искренностью должен был признать, что едва ли возможно пролить свет на эту загадочную историю.

— Однако, — продолжал он, — я погрешил бы против собственной совести, если бы не заявил открыто, что ни в коей мере не считаю пари проигранным. Правда, мне не удалось найти семью Эрика, но те сведения, которые я сумел собрать, скорее подтверждают мои предположения, чем опровергают их. «Цинтия» несомненно была английским судном. В реестрах Ллойда под таким названием значится не менее семнадцати британских кораблей. Относительно этнических [68] особенностей мальчика я могу ещё раз подтвердить, что его кельтская внешность не подлежит сомнению. Моя гипотеза о национальности Эрика, я это утверждаю, выдерживает проверку фактами. То, что он ирландец, я убеждён в этом сейчас ещё больше, чем раньше. Разумеется, я не в состоянии представить вам его семью, поскольку она либо погибла, либо предпочитает по каким-то причинам остаться в неизвестности. Вот, дорогой Гохштедт, всё, что я хотел вам сказать. Судите теперь сами, не должен ли Квинтилиан нашего друга Бредежора на законном основании перейти в мою библиотеку!

При этих словах, которые, казалось, вызвали в нём неудержимое желание засмеяться, адвокат откинулся в кресле и в знак протеста только развёл руками. А затем, желая узнать, как профессор Гохштедт выйдет из положения, он устремил на него свои живые блестящие глазки.

Однако профессор Гохштедт обнаружил гораздо меньшую растерянность, чем это можно было ожидать. Другое дело, если бы какой-нибудь неопровержимый довод, приведённый доктором, вызвал мучительную необходимость решительно принять ту или другую сторону. Благодаря своему робкому и осторожному характеру он предпочитал неопределённые выводы. В подобных случаях профессор превосходно умел рассматривать вопрос поочерёдно с разных точек зрения и плавал в туманных предположениях, как рыба в воде. И в этот вечер он оказался на высоте положения.

— Несомненно, — плавно начал он свою речь, покачивая головой, — тот факт, что семнадцать английских кораблей известны под именем «Цинтия», — серьёзное доказательство в пользу мнения, высказанного нашим уважаемым другом. Это доказательство, сопоставленное с этническими особенностями объекта, весьма весомо, и я не колеблясь заявляю, что оно мне кажется достаточно убедительным. Более того, я даже в состоянии признать, что, если бы мне нужно было высказать своё личное мнение по поводу национальности Эрика, то оно сводилось бы к следующему: все доводы в пользу его ирландского происхождения! Но одно дело предположение, а другое дело — доказательство; и если мне будет позволено изложить своё собственное суждение по этому вопросу, то я счёл бы себя вправе заявить, что для решения вышеупомянутого пари потребовались бы более веские аргументы. Несмотря на то, что многие предпосылки действительно говорят в пользу мнения Швариенкрона, Бредежор в любую минуту может их отклонить из-за отсутствия неопровержимых фактов. Поэтому у меня нет достаточных оснований объявить, что Квинтилиан выигран доктором, равно как нет и достаточно веских доводов признать, что Плиний им проигран. Поскольку вопрос остаётся открытым, я полагаю, пари следует отложить ещё на один год, что было бы в данном случае наилучшим выходом из положения.