— Все когда-нибудь происходит в первый раз.
— Мне это не нравится…
— Вава, — прищурилась Элеонора, — если хочешь
уволиться, милости прошу. Конечно, я к тебе привыкла, и ты меня устраиваешь, но
незаменимым специалистом ты не являешься, а когда услышат про зарплату, смею
тебя уверить, очередь из претендентов выстроится до Кольцевой дороги.
Я молчал.
— И потом, — улыбнулась хозяйка, — прикинь,
что с тобой сделает Николетта, когда сообразит, что из-за того, что сынок
потерял место, она больше не сможет устраивать файф-о-клоки и журфиксы.
Ей-богу, как представлю ее гнев, делается тебя жаль. Поэтому от души советую:
иди спокойно поешь, отдохни, почитай про хоббитов, а завтра с новыми силами за
работу. Ступай, дружочек, не зли меня.
Я молча вышел в коридор. Вот змея, нашла самое уязвимое
место и ужалила именно в него. Николетта — это моя матушка. Не успели мои мысли
потечь в совершенно ином направлении, как зазвонил телефон. Я похлопал себя по
карманам, выудил крохотный пищащий аппаратик, откинул крышечку.
— Слушаю вас.
— Вава, — раздался высокий, пронзительный
голос, — голубчик, где ты?
Я невольно вздрогнул. Стоит нечистого помянуть, как он тут
как тут. На том конце провода злилась Николетта. Вообще-то моя маменька носит
имя Вероника, но оно ей показалось слишком простым, поэтому на всех афишах
фигурировала Николетта Адилье. Фамилию Подушкина матушка категорически носить
не хотела, собственная, Адилье, казалась ей более подходящей.
Хотя, если вдуматься, то поступила она очень глупо. Ее
дальним предком был солдат наполеоновской гвардии, замерзавший в 1812 году на
Смоленской дороге. Войска Кутузова гнали захватчиков назад, в Европу, стоял
жуткий мороз, и хилые европейцы, одетые в тоненькие сюртучки и обутые в сапоги,
полками гибли от холода, наши же войска, имевшие на ногах валенки, а на плечах,
скорей всего, тулупы, двадцатиградусный мороз воспринимали легко.
Может быть, и погиб бы несчастный Пьер, но в деревеньке с
веселым названием Большая Грязь нашлась добрая баба Марфа, пожалевшая чернявого
парня с горбатым носом. Так на Руси появилась семья Гадилье, потом первая буква
потерялась, и осталось Адилье. Следовательно, маменька моя из крестьян, и ее
брак с представителем славного древнего рода дворян Подушкиных следует считать
жутким мезальянсом.
Но все знакомые считали маменьку тонкой натурой, человеком
сильных эмоций, что, в общем-то, верно. Почти все актрисы — истероиды. Только,
пожалуйста, не надо считать, будто я оскорбляю племя лицедеев и называю
представителей прекрасного пола истеричками.
Истероид — это тип характера, бывают холерики, сангвиники,
эпилептоиды (не путать с эпилектиками) и истероиды, которые вовсе не истерики,
хотя определенную склонность к бурному проявлению чувств имеют. Николетта
обожает быть в центре внимания. Ее карьера в театре сложилась в общем неплохо.
В ряд звезд матушка не выбилась, но в шеренге тех, кто исполнял роли второго
плана, занимала достойное место. Впрочем, пару раз ей достались главные роли и
благожелательные рецензии.
В детстве я ее боялся. Вернее, совершенно не понимал, как
следует себя вести с ней. Вот Николетта веселая как птичка возится в спальне.
— Вава, любимый, — душит она меня в
объятиях, — ах, ты мой дорогой мальчик, котик сладенький, ну давай,
мусечка, тебя поцелую.
Облизанный и заласканный, я уходил в свою комнату и мирно
начинал играть в солдатиков. Вдруг дверь в детскую с треском распахивалась и
влетала мать.
— Негодный мальчишка, — вопила она, — ты меня
в могилу загонишь! Почему уроки не делаешь, марш к столу!
Бесполезно было ей объяснять, что все домашние задания
давным-давно выполнены. Оловянные солдатики швырялись на пол, в руки мне совали
толстенную книгу, и маменька, завершившая процесс воспитания, удалялась с гордо
поднятой головой. Я начинал читать подсунутый текст и даже увлекался, но
примерно через полчаса Николетта заглядывала в комнату и сюсюкала:
— Вава, хочешь мороженое, эскимо? Да брось дурацкие
учебники, поиграй лучше, все равно всех знаний не получишь.
И так по пятнадцать раз на дню. Она могла надавать ни за что
пощечин, потом кинуться со слезами меня обнимать, купить новый футбольный мяч и
тут же вышвырнуть его в окно, а потом опять нестись в магазин за другим
мячиком. Контрастный душ, а не женщина! С младых ногтей я усвоил простую
истину: маменьку следует слушаться, даже если она говорит откровенные глупости.
Потом, повзрослев и став умней, я больше с ней не спорил. Зачем? Самый сильный
инстинкт у человека — это самосохранение, а Николетта была способна превратить
в ад жизнь того, кто смел высказывать свое собственное мнение. Какие скандалы
она закатывала! Какие истерики! Вытерпеть подобное поведение мог только такой
святой человек, как мой отец. Впрочем, у него была своя метода борьбы с
вздорной женщиной. Стоило маменьке пойти в разнос и начать крушить посуду, как
папенька мигом одевался и, провожаемый яростным воплем: «Можешь сюда больше не
возвращаться», — исчезал из дома.
Приходил он назад, как правило, за полночь. И утром маменька
примеряла либо новую шубку, либо колечко, либо восторгалась шикарным букетом. Папенька
просто откупался от нее: цветы, конфеты, колечки, браслетики, сережки, шубки.
Последним, кажется, был автомобиль «Волга» «ГАЗ-21» с железным оленем на
капоте. Матушка была одной из первых женщин, севших в Москве за руль. Году этак
в шестидесятом она в красивой шубке, сидящая на водительском месте, вызывала
настоящий ажиотаж на дорогах как у шоферов, так и у сотрудников ГАИ. В
нарушение всех правил ее пропускали вперед при повороте со второстепенной
магистрали на главную, а о том, что может существовать помеха справа, Николетта
никогда не задумывалась, потому что чувствовала себя королевой всегда и везде.
Одним словом, папенька разбаловал матушку до невозможности,
а потом вдруг скончался. Первые месяцы после его смерти Николетта вела себя как
раньше, но потом до нее дошло, что жизнь изменилась, а единственный мужчина в
ее жизни — это я.
Нора дружила с моими родителями давно и, когда ей
понадобился секретарь, тут же предложила мне место. Теперь Николетта чувствует
себя опять прекрасно. Благодаря тому, что я отдаю ей большую часть своего
заработка, маменька может по-прежнему собирать по вторникам подружек на
файф-о-клок, или попросту — на чаепитие. Еще у нее есть журфикс, что в переводе
с французского обозначает «определенный день». То есть каждую неделю по
пятницам к ней являются гости.
— Вава, — тарахтела Николетта, — ты где?
— Дома.
— Твой дом здесь, — припечатала маменька.
— Я имел в виду у Норы.
— Немедленно приезжай.