Шлеп.
— С Бобби.
Я застонала.
— Ей на это было наплевать.
Шлеп-шлеп-шлеп.
— Цитирую. «Как она могла так со мной поступить, в мой день рождения? Здесь бабушка с дедушкой, и все теперь знают. Я обиделась». Конец цитаты.
— Она мне ничего не сказала.
Он только пожал плечами.
— Почему мы вообще об этом говорим? Что, это так важно?
— Именно.
Шлеп-шлеп-шлеп.
— «Зря она ушла так рано. Мам, не огорчайся. Хочешь, я как-нибудь поговорю с ней?» Это ваш брат Райли.
— Да, я догадалась.
— «Не надо, милый. Я уверена, что ей необходимо было туда пойти». Конец цитаты. Вчера вы ушли с обеда у родителей на тридцать две минуты раньше и не самым вежливым образом.
— Вчера был особый случай.
— Почему?
— Потому что они меня предали.
— Как?
— Подписали бумаги на аудит моей жизни.
Он улыбнулся:
— Да, это хорошая аналогия. Но не сделай они этого, вы бы сейчас тут со мной не сидели.
— Угу. Так все замечательно вышло.
Молчание.
— Значит, суть в том, что я рано ухожу с обедов и вечеринок. И вы позвали меня об этом поговорить. Ну тогда ничего страшного, с этим я могу справиться и объяснить в каждом конкретном случае, почему и куда я так торопилась. Похоже, нам удастся разобраться быстрее, чем я думала.
Он расхохотался:
— Черт возьми, нет. Я просто зашел с этой стороны.
Он посмотрел на часы.
— У нас маловато времени, больше мы ничего сегодня не успеем обсудить. Договоримся насчет следующего раза?
— Еще полчаса осталось.
— Не больше пяти минут, исходя из вашей обычной манеры смываться.
— Тогда давайте живее.
— О'кей. Итак, чем вы занимаетесь?
— В каком смысле? Сижу тут с вами, время зря трачу, вот чем я занимаюсь.
Больше он в свои записи заглядывать не стал, обошелся и без них.
— Каждый день вы встаете в семь утра, а в субботу и воскресенье в час.
— Ну и что?
— Вы съедаете диетический батончик мюсли, потом пьете кофе в «Старбакс» на углу вашего дома, покупаете газету и едете на работу — либо на машине, либо на метро — и отгадываете кроссворд. В офисе вы оказываетесь в девять-полдесятого, но раньше десяти к делу не приступаете. В одиннадцать у вас дополнительный перерыв, на кофе и сигарету, хотя вообще-то вы не курите. Но считаете, что это несправедливо — давать курильщикам дополнительный перерыв. В час ланч. И до двух вы сидите в буфете, одна за столиком, и разгадываете кроссворд. С ланча вы всегда опаздываете. С половины третьего вы снова трудитесь и, в отличие от утренних часов, делаете все старательно, а порой даже блестяще. В шесть заканчиваете.
— Зачем рассказывать мне то, что я и так отлично знаю?
Я старалась говорить равнодушно, но, по правде говоря, мне было неприятно. Неприятно, что все мои мелкие секреты кто-то старательно записывал, заносил в компьютер, чтобы какой-нибудь долбаный зануда мог это читать, сидя в офисе, когда устанет раскладывать пасьянс.
— Каждый день после работы вы ходите в тренажерный зал. На беговую дорожку вам отведено двадцать минут, но вы всегда бегаете семнадцать. Потом еще полчаса занимаетесь гимнастикой. Иногда ужинаете где-нибудь с друзьями, но вам не терпится домой, и вы всегда уходите первой. Ложитесь в кровать, отгадываете кроссворд. В семь утра вы встаете.
Он помолчал.
— Улавливаете мысль?
— Я люблю разгадывать кроссворды? И что? Не пойму, чего вы добиваетесь.
Он молча, не мигая смотрел мне в лицо.
— Ничего. Вопрос в том, чего добиваетесь вы?
Я проглотила большой колючий ком в горле.
— Ну, это слишком глобальная тема.
— Нет, вопрос как вопрос. О'кей, почему бы не сказать проще. Вот как все произойдет. Вы уйдете отсюда через полчаса, строго вовремя. Затем постараетесь забыть все, о чем мы здесь говорили. И это у вас получится. Я буду низведен до уровня мелкого раздражающего зануды, на которого вы зря потратили полвоскресенья, и вы будете жить точь-в-точь как и жили.
Он умолк. Я ждала, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Я растерялась. Не может же он и вправду так думать. Потом до меня дошло.
— Это ложь.
— Почему? Если в итоге все сходится, значит, не ложь.
Нет, я не хочу задавать этот вопрос. Но должна.
— А что… в итоге?
— В итоге вы будете такая же одинокая, унылая и несчастная, как до встречи со мной, но вам станет еще хуже, потому что вы будете это осознавать. Каждый день и каждый миг.
И тут я встала, схватила сумку и ушла. Ровно на полчаса раньше, как он и предсказывал.
Глава шестая
Силчестеры не плачут. Так сказал мне отец, когда в пять лет я упала с велика — от него впервые открутили боковые колесики. Я ехала по гравиевой подъездной дорожке, а он шел поодаль и руководил. Мне хотелось, чтобы он был рядом, но я не сказала об этом, ведь тогда он во мне разочаруется. Я знала это уже в пять лет. Нет, я не поранилась, но сильно испугалась, когда мне в коленку впились острые камешки, а ноги запутались в велосипеде. Инстинктивно я протянула руки к отцу, но мне пришлось подняться самой, а он ограничился четкими указаниями. До сих пор помню его слова: «Отодвинь велосипед в сторону. Теперь вставай и прекрати свои вопли. Вставай, Люси». Я встала и скрючилась так, будто пострадавшую ногу придется ампутировать, пока мне не было велено выпрямиться. Я хотела, чтобы он обнял и утешил меня, но знала, что это проявление слабости, которое уронит меня в его глазах. Он так устроен, и это я понимала всегда. Уже в пять лет. Я плакала очень редко, с детства отучилась. Только когда ушел Блейк и вот сегодня, когда моя Жизнь напомнил мне о нем.
Под конец все произошло очень быстро. Пять лет мы были вместе. Жили весело, насыщенно и со вкусом. Мы иногда говорили о свадьбе, о браке и, хотя еще не были к этому окончательно готовы, оба понимали, что когда-нибудь это случится. Когда мы повзрослеем.
Но в процессе взросления я его потеряла. Где-то по дороге. Не сразу, не в один день, а постепенно. Он исчезал потихоньку, отдаляясь все больше и больше. То есть физически он присутствовал, мы все время были вместе, но я чувствовала, что он куда-то уходит, даже если сидит в соседнем кресле. А потом он попросил меня его выслушать. И у нас состоялась дружеская беседа. Но до того у нас был очень важный разговор.
Он только что подписал контракт на новое тревел-шоу и начал ездить один, без меня. Подозреваю, что это была пробная попытка, этакая дегустация вольной жизни, а может, и нечто большее. Может, он искал что-то, чего ему не хватало в нашей бывшей пекарне. Сейчас мне иногда кажется, что он встречался с другими девушками, но никаких реальных поводов, кроме моей паранойи, для таких мыслей нет. Он съездил в Финляндию и вернулся оттуда другим человеком, как будто побывал на Луне или пережил духовное откровение. Безостановочно говорил о мире, тишине и покое, о полном своем единении со всеми тамошними гребаными пространствами и их обитателями, способными выжить при минус сорока. Твердил, что я даже представить себе не могу, даже приблизительно вообразить, как там волшебно. Я говорила, что могу. Что я способна осознать, что такое покой, первозданность и полное слияние с природой. И я на самом деле способна. Я не совсем так это тогда выразила, и глаза мои не заблистали ярко-голубым светом, точно в них отразились высокие небеса с райскими вратами, но я правда понимала его чувства.