Сварог. Железные паруса - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 60

На прокурора было жалко смотреть. Он вмиг постарел лет на десять. И жалобно протянул, обливаясь холодным потом:

– Общая злокозненная направленность поступков… Закоренелость в прегрешениях…

– Это еще не основания для…

– Закоренелость… – сказал прокурор.

– Повешу, – ласково пообещал Сварог.

Прокурор замолчал, подавившись собственным языком. Сварог мысленно досчитал про себя до десяти и произнес уже совсем спокойно:

– Король прощает осужденного. Подведите его сюда.

Кто-то кинулся в ту сторону – и, заглушая неповоротливых стражников, мало что понимавших в происходящем, буквально заставил их препроводить отца Грука к дубовому креслу.

– Вы меня узнаете, отец Грук? – спросил Сварог.

Лесной пастырь смотрел на него пытливо, с непонятным выражением лица. Пожал плечами:

– Кабы знать, ваше величество, должен я вас узнавать, или лучше промолчать…

– Глупости, – усмехнулся Сварог. – Граф Сезар, замок, ваша паства… Развяжите ему руки (к отцу Груку с разных сторон кинулись доброхоты, мешая друг другу). Рад вас видеть, отец. Как я вижу, характер у вас по-прежнему неугомонный, не умеете жить спокойно…

– Каким Господь создал, – прогудел отец Грук смиренно.

К уху Сварога просунулся тот самый судейский, волнуясь, даже ножками суча в погоне за фортуной:

– Ваше величество, изволите знать… Когда отец Грук и его… гм, молодцы… нагрянули к бургомистру в гости, они его, мало того, что ограбили дочиста, так еще заставили долговые расписки слопать все до одной, вот его милость бургомистр и осерчали малость, а его благонадзирание господин прокурор, свояком бургомистра будучи…

Оба поименованных смотрели на него с бессильной злостью – а судейский крючок приосанился, даже словно стал выше ростом, придав своей физиономии горделивое выражение, свойственное отважному борцу за правду. После того, как Сварог соизволил милостиво ему улыбнуться, судейский окончательно поверил в свою фортуну и ничегошеньки уже не боялся…

– Я все понял, – сказал Сварог. – Что же, вы свободны, отец. Давайте остальные экстракты. – Он пробежал их глазами и чуточку поскучнел. – А вот это уже другое дело… Совсем другое дело, господа… Не только многочисленные грабежи и разбои на дорогах, но и загубленные души на совести – у одного два стражника, у второго полицейский чиновник… – он посмотрел отцу Груку в глаза. – Совсем другое дело… Спутники ваши по законам вполне заслужили…

– Ваше величество, – сказал отец Грук убежденно, с серьезным лицом. – Я вам и не буду доказывать, что они святые. Чего уж там, не святые они вовсе, и добычу как-то не раздавали сирым и обездоленным, а в кабаках спускали, и за каждым, тут бумага кругом права, числятся упокоенные полицейские крючки. Правда, в честной схватке упокоенные, ну да вы правы, дела это не меняет. Но я не о том… Будьте так любезны, отмените уж некстати у вас вырвавшиеся милостивые слова касательно моей ничтожной персоны и велите, чтобы меня препроводили туда, куда с самого начала собирались, да благодаря великодушию вашему заминочка вышла…

– С ума вы сошли, отец? – спросил Сварог почти грубо.

– Никоим образом, государь. Просто, понимаете ли… Несправедливо будет, если у меня и моей паствы этак вот разойдутся дорожки, я пойду в одну сторону, а они – в другую. Позвольте уж и мне с ними. Так оно выйдет честнее. Знаете ли, это не самые благонравные ребята на свете… но и не самые худшие. Слишком уж многое меня с ними связывает. И не могу я их бросить сейчас, не по-человечески выйдет, не по лесному братству…

Он не шутил, Сварог видел это по его решительному лицу. Пауза затягивалась.

– Прикажете всех троих исполнить? – робко вопросил бургомистр. – Коли уж этот закоренелый сам стремится…

– Зачем вы его заставили долговые расписки жрать? – спросил Сварог.

– Процент, коли уж без этого нельзя, следует брать божеский, – с достоинством ответил отец Грук, стоя с непреклонным видом. – А не людоедский, да еще с процентом на процент, да еще натурой брать процент с должниц помоложе. И воровать из казны, если уж иначе не можешь, надо по-божески, хотя бы уж сестерций с аурея, а не полной пригоршней… И стражники здешние, с полицейскими крючками вкупе, тоже, знаете, не святые…

– Значит, можно их резать? – серьезно спросил Сварог. – Кому захочется?

– Да я и не говорю, что можно, ваше величество. Я одно говорю: не ломайте вы себе голову над здешними убогими трагедиями и позвольте уж мне присовокупиться к своей пастве… а коли уж вас вдруг на великодушие потянуло, то дайте мне квадранс всего, чтобы я их укрепил и напутствовал перед дорогой…

Сварог тяжко вздохнул. Снова в его душе воцарилась мешанина самых противоречивых чувств. С одной стороны, согласно букве закона эти прохиндеи и в самом деле заслуживали виселицы. С другой… По его вине уже погибли люди, которые были виновны только в том, что ненароком соприкоснулись с государственной тайной – причем исключительно оттого, что он сам их в это дело втравил… Вот и выходит так на так…

Он сбросил с колен экстракты, приосанился и веско произнес:

– Остановить казнь. Король милует всех. Ясно? Кто пискнет против, сам отправится туда… – он подбородком указал на могучую виселицу. – У королей свой образ рассуждений, простым смертным недоступный и непонятный. Понятно? – рявкнул он, не сдержавшись. – Понятно я спрашиваю?

Вокруг царило безмолвие, почтительное, испуганное. Снова кто-то бежал и распоряжался, и стражники, пожимая плечами, резали веревки на запястьях осужденных. Народ вновь безмолвствовал, очевидно, в полнейшей растерянности – вряд ли там расслышали хоть словечко из произнесенного у походно-полевого трона, слишком уж далеко они стояли.

Перехватив угрюмый, исподлобья взгляд бургомистра, брошенный на троицу чудом избежавших веревки, Сварог повернулся к Баруте, и, когда тот подбежал, тихонько распорядился:

– Этих троих взять под конвой, чтобы их где-нибудь в уголке не прирезали… И этого, пожалуй, тоже, – кивнул он на вытащившего счастливый билет судейского.

– Не сомневайтесь, г’дарь, – спокойно кивнул старшина табунщиков. – В точности исполню.

…Отец Грук, откинувшись на спинку раскладного походного стула, с сожалением уставился на нетронутые тарелки, полные отнюдь не скудных яств. Сварог налил ему вина, пригубил сам. Полотнище шатра легонько колыхалось под ветерком с близких гор, и огонек лампы трепетал ему в такт.

– Воплощенная иллюстрация к излюбленному философскому тезису о превратностях судьбы, – умиротворенно сказал сытый отец Грук. – Несколько часов назад готовился сплясать с Конопляной Тетушкой, а теперь вот сижу и пью с королем… Знаете, что было самое мучительное? Все три дня, вплоть до сегодняшней церемонии меня кормили омерзительной баландой из рыбьих хвостов, где крупинка за крупинкой гонялась с дубинкой. Хотя по старой традиции смертнику полагается в последний вечер обед из пяти блюд, с вином. Но этот поганец, я про бургомистра, только хихикал и говорил, что город у них бедный и на отжившие церемонии, изволите ли видеть, ассигнованиев не отпущено… – он осушил вместительный кубок до дна, привычно рыгнул, округлил глаза. – Извините, ваше величество, одичали мы тут, к церемониалам не привычны…