– Ну, это мы еще посмотрим, – произнес он тихо в
пустоте кабинета, выдержанного в синих тонах. – И насчет краха, и насчет
неизбежности… Я вам покажу неизбежность…
Он еще долго сидел, не зажигая лампу, пока в кабинете не
стало почти темно. Значит, на той стороне – все еще белый день. Время там идет
по-своему, когда здесь ночь, там день, и наоборот. Пойти бы на балкон,
полюбоваться издали чужой беззаботной жизнью, но времени снова нет…
Когда пробили в углу высокие часы, он вздохнул и поднялся
из-за стола. Прихватил Доран-ан-Тег, пошел к выходу, бесшумно ступая в мягких
сапогах из тисненой ратагайской кожи.
Главный коридор – слева почти сплошь окна во всю высоту стен
– был залит бледно-золотистым лунным светом, его широкие полосы перемежались
редкими полосками чернильной темноты. Слева, под высоким апельсиновым деревом в
массивной кадке, что-то ворохнулось, оттуда в полосу света вышел здоровенный
черный баран с рогами в три витка, остановился, глядя куда-то в сторону, с
таким видом, словно согласно неизвестной здесь пословице высматривал, нет ли
поблизости новешеньких ворот.
Сварог, не сбиваясь с шага, громко стукнул древком топора в
мраморную плиту пола, и баран мгновенно исчез, словно повернули некий
выключатель, а Сварог преспокойно пошел дальше, не отвлекаясь на привычные
детали интерьера. Наступало примечательное времечко – последняя неделя
месяца Фиона, полнолуние, то бишь полносемелие и все дворцовые призраки, как
обычно в это время года, являлись наперебой. Все они были давно известны, иные
не одну сотню лет, все наперечет, и, допускайся во дворец туристы, давным-давно
эти наваждения были бы занесены в путеводители.
В этом здании, кроме безобидного барана, обитали еще под главной
лестницей, в каморке – два мерзавца былых времен, барон Витер и капитан
Гадарат, лет сто пятьдесят назад за приличную сумму в золоте предавшие своего
полководца неприятелю. Полководец погиб, попав в засаду, обоих предателей очень
быстро вычислили и отрубили им головы – и они до сих пор считали-пересчитывали
грязные денежки в той каморке, где провели последний час перед казнью: рожи
синие, глаза горят, как уголья, из-под лестницы доносится неумолчный звяк
золота. За полторы сотни лет против них эмпирическим методом подобрали надежное
средство: достаточно было взять лучину из железной корзинки на стене, поджечь
от висевшего тут же факела и бросить в каморку. Свистнет порыв ледяного ветра –
вмиг исчезнут и призрачные подонки, и призрачное золото…
Они были совершенно неопасны, но Сварог, как любой, обошел
то место десятой дорогой, чтобы не встречаться лишний раз с парочкой негодяев.
А потом сделал крюк, чтобы не проходить по Ажурной лестнице. Там обитало нечто
гораздо более злокозненное. Если встать на определенном лестничном марше, то на
площадке очень скоро появится женщина в пышном алом платье – молодая,
красивая, черноволосая, совершенно не обращая на тебя внимания, примется
танцевать под слышную только ей музыку, весьма грациозно, завораживающе, так
что хочется смотреть и смотреть – но нужно уходить побыстрее. Как только и ты
начнешь слышать музыку, тут тебе и конец. В деталях существовали
значительные расхождения, но все старинные предания сходились на одном: как
начнешь слышать музыку, считай, что пропал. Тем более, что порой происходили в
здании загадочные исчезновения самого разного народа, от лакеев до
титулованных, пусть и редко. Никто не знал, что это за плясунья такая, когда
объявилась впервые и кем, собственно, является, но она существовала точно,
Сварог ее однажды сам видел мельком и побыстрее ушел, не склонный проверять на
правдивость старые легенды.
Во дворце хватало и других призраков, но уже не в «царской»
его части, так что Сварог о них мало что знал.
Он вышел на широкое крыльцо, где торчала старуха Грельфи и
стояли полдюжины ратагайцев, моментально сомкнувшихся вокруг него с нагайками
наготове.
– Пойдемте? – предложил Сварог старой
колдунье. – Или передумали все же?
– Да ладно, назвался кошкой – изволь мяукать… –
старуха проворно засеменила рядом. – Порой я и сама диву даюсь, светлый
король, какого рожна встреваю в ваши рискованные предприятия, словно юная
дуреха с вертлявой попой и ветром в голове…
– У меня есть одно несомненное достоинство, –
сказал Сварог. – Все, кто идет за мной, очень быстро забывают о житейской
скуке, бытие у них начинается насыщенное и интересное.
– Дождусь я когда-нибудь интересных сюрпризов на свою
костлявую жопу… С вами того и жди…
– Вот за что я вас люблю и уважаю, госпожа Грельфи, так
это за ваш неиссякаемый оптимизм, – сказал Сварог искренне. – Не
переживайте, душевно вас прошу, взъерошенного ежика голой задницей не возьмешь.
Вас, в конце концов, на аркане никто не тянет…
Старуха не отставала, шла с ним в ногу, ворча:
– Тянет, не тянет, да как же вас одного отпустишь с
этими степными дуроломами, что только и умеют жеребят от поноса заговаривать да
сусликов от шатров отгонять «магическим цоканьем»…
Шагавший по пятам Барута, старший среди табунщиков,
сдержанно прокомментировал:
– Язык у тебя, старая ты старуха, как помело, чтоб тебе
Барлая во сне увидеть…
– Милый, – задушевно сказала Грельфи. – Знал
бы ты, какую нечисть я, убогая, видывала въявь, а не во сне, когда ты еще
сопливым отроком без порток бегал и на старой кобыле учился, как с бабами
обращаться… Обосрался б, душевный.
– Будь тебе годков на полсотни поменьше, дал бы я тебе
щелбана в лоб, чтоб звон пошел.
– Дубье степное. Когда мне было на полсотни лет
поменьше, такие, как ты, не щелбаны мне в лоб давали, а мошной трясли и на
коленях ползали, домогаясь позволения в сено завалить и подол задрать…
– И как, неплохо зарабатывала? – спросил Барута с
интересом.
– Дождешься, урод кривоногий, такое нашлю…
– Разговорчики в строю, – недовольно сказал
Сварог. – Как дети малые.
– Да это мы, светлый король, от волнения, неужто не
понимаешь? – фыркнула старуха, но приумолкла.
В совершеннейшем молчании они шагали по мощеным дорожкам меж
домов для дворцовой прислуги, парковых аллей и казарм. Очень часто навстречу им
из самых неожиданных мест бдительно выдвигались то гвардейцы с обнаженными
мечами, то широкоплечие личности в цивильном, державшие руки за отворотами
камзолов. И всякий раз молча отступали в тень, узнавши короля.
Несмотря на ночную пору, дымили все три трубы дворцовой
поварни. В небе исполинским желтым диском светил Семел, куда ни глянь,
нереально четкие черные тени перемежались с золотистым сиянием. Через четверть
часа они вышли к горбатому мостику, за которым и начиналась запретная
территория, где никто не бывал вот уже сто двадцать пять лет. Мостик, добротно
построенный на века, казался новехоньким.
Грельфи молчала, и Сварог первым шагнул на продолговатые
каменные плиты, держа топор наготове, прекрасно помня, в каком кармане лежит
шаур, не расслабляясь и пустив в ход все свои способности. Чего он никогда не
забывал, так это слов Лесной Девы о том, что ему следует беречься мостов.
Учитывая, что иные ее предсказания уже сбылись как-то незаметно для
заинтересованных лиц, шарлатанством тут и не пахло…